Это был самый жаркий день тренировочного лагеря. Под джерси и каркасом, который натирал и царапал тело при каждом движении, по моей коже струился пот. Фрайди Мэклем подогнал машину и поставил ее в тени рядом с тренировочным полем. Джордж Уилсон устраивал перерывы, и тогда вокруг машины собирались игроки, заливали в себя воду из бутылок и прикладывали к шеям полотенца, вымоченные в ведерках со льдом. Тогда я думал о ведре лимонада, которое ждало нас в раздевалке: на поверхности плавали кубики льда и оловянный ковшик, которым лимонад разливали по бумажным стаканчикам.

Скримидж был назначен на время после полудня. Зрители, многие из которых прятались в тени вязов, пока нападение и защита тренировались раздельно, начали собираться на бровке. Дон Долл сказал:

«Выйдешь на последние розыгрыши вместо Найт-Трэйн Лэйна, ладно?»

«Понял», — ответил я.

«Подходил к нему вчера?»

«Конечно, моя голова набита знаниями».

«Тогда тебе всё должно быть понятно».

«Ну, я в этом не уверен», — сказал я.

«Наверное, у тебя голова болит», — ответил Долл.

Скримидж проходил с перерывами — после каждого розыгрыша тренеры общались со своими игроками. Основной упор делался на пасовое нападение. Я смотрел, как Трэйн играет на своей позиции. В его сторону прилетело два паса: один он сбил, а другой был пойман принимающим. В этот момент Трэйн звонко расхохотался, как мальчишка, которого вот-вот осалят в дворовой игре — я не ожидал услышать этот звук на фоне топота и криков других дибеков, которые подбежали к ресиверу, чтобы вытолкнуть его в аут. Мне стало ясно, что Трэйн настолько уверен в себе, что такая ошибка воспринималась им как нечто нелепое и комичное.

«Ладно», — сказал Долл. «Выходи на поле».

Я натянул шлем, сморщив болезненную гримасу, пока его края опускались мне на уши, и подбежал к Трэйну.

«А вот и я».

Он снял красную манишку, которую носили игроки защиты во время скримиджа, и помог мне надеть ее на шлем и каркас. Манишка была изрисована картинками и надписями, по большей части нецензурными.

«Трэйн, да на мне целая галерея», — сказал я.

Он поправил на мне джерси.

«Теперь иди туда», — сказал Трэйн и показал пальцем на хаддл защиты.

«Ты будешь рядом, Трэйн?» — спросил я.

«На бровке», — ответил он.

Как мне показалось, в хаддле защиты никто особо не удивился тому, что я прибежал и присоединился к нему. Ко мне обернулось несколько шлемов. За масками лица игроков блестели от пота, а на меня смотрели их усталые глаза. Мы склонились к Шмидту.

«Красное» прикрытие, Джордж», — сказал он. «Это значит, что ты должен остаться с фланкером один-на-один, просто держи его. Если отпустишь — пеняй на себя».

Хаддл закончился, и я побежал на место корнербека. Я взглянул на Найт-Трэйна, он был рядом, ярдах в пятнадцати, на бровке. Он обнадеживающе улыбнулся, блеснув белыми зубами на тёмном лице.

«Красное» прикрытие», — шепнул я.

«Оставайся с фланкером», — отозвался он, приложив ладони ко рту. «Отбегай с ним назад и не сдавайся».

Вокруг него начали кучковаться зрители. Все они были в шортах, и казалось, что у каждого из них в руках была бутылка с прохладительным напитком. Я избегал их взглядов. Внутри шлема становилось всё жарче. Я бегал на месте, стараясь размяться, и увидел, что хаддл нападения закончился, а игроки, одновременно хлопнув в ладоши, отправились по позициям. Джейк Грир был фланкером и вприпрыжку бежал вдоль линии скримиджа, остановившись ярдах в десяти от ближайшего линейного нападения. Я встал напротив, глядя на него.

Плам начал отсчёт. После снэпа Грир побежал на меня своими высокими, пружинящими шагами, поначалу медленно, как будто антилопа в замедленной съемке, но затем набрал скорость.

«Ударь его!» — услышал я крик Найт-Трэйна. «Цепляйся!»

Я начал отбегать спиной вперёд, глядя на пряжку ремня Грира. Он добежал до меня и срезал влево, к бровке. Я расслышал шуршание его бридж и скрип каркаса. Я двигался, забирая влево, просто надеясь, что это будет маршрут в аут, и когда я бросился к нему, то оказался не так уж и далеко. Грир затормозил после двух-трёх шагов, и я чуть не влетел в него. Розыгрыш закончился — пас в противоположную сторону был сбит линейным защиты. Грир побежал обратно в хаддл, я сомневался, что он понял, кто играл против него корнербеком. Я не видел броска — отсюда казалось, что он произошёл на соседнем тренировочном поле, настолько это было далеко. Я не чувствовал себя участником розыгрыша, мы с Гриром оказались одни в моей зоне. Мое противостояние с ним выглядело так, будто я нечаянно оказался на пути у бегуна с препятствиями во время его вечерней тренировки.

Найт-Трэйн подбежал, чтобы высказать своё мнение. Весь розыгрыш занял не больше четырёх-пяти секунд, и я остался разочарован.

«Я не чувствовал себя частью игры», — сказал я.

«Это мелочи», — ответил Трэйн. «Ты так испугал парня, что он решил бросить в другую сторону».

Он улыбнулся.

«Теперь смотри. Ты должен сохранять угол, при котором сможешь видеть квотербека. Вот так».

Он показал, как я должен был контролировать Грира — быстро отбегать боком, как краб, чтобы иметь возможность смотреть в поле и видеть розыгрыш, держать в поле зрения и фланкера, и квотербека.

Я начал понимать, что он имел в виду, говоря об угле по отношению к ресиверу.

«Двигай туда», — сказал Трэйн. Защита собиралась в хаддл, и я успел как раз вовремя, чтобы услышать, как Джо Шмидт назначает «красное» прикрытие — снова мэн-ту-мэн.

Вернувшись на позицию, я услышал голос Найт-Трэйна: «Жодж, а сейчас вспомни, что нужно общаться… не молчи».

Зрители за спиной Трэйна наклонились вперёд, чтобы расслышать его. Было неловко говорить при них, но я все равно ответил Трэйну: «Что… что мне нужно сказать?»

«Дай знать, что делает твой игрок», — сказал он. «Если в твою зону прибежит куча народа, дай знать об этом. Говори защите, что происходит».

Нападение меняло принимающих, поэтому на следующем розыгрыше напротив меня оказался Терри Барр. Уставившись в поле, чтобы не выдать свой маршрут малейшим движением глаз, он стоял выпрямившись, держа руки на бёдрах, чуть согнув правую ногу для первого толчка. После снэпа он сразу включил скорость, это было совсем непохоже на олений бег Грира; благодаря своему спринтерскому ускорению, Барр оказался около меня прежде, чем я подумал, что делать. «Барр! Барр!» — выкрикивал я, когда он оказался рядом — это единственное, что пришло мне в голову сообщить остальным защитникам. Необходимость сообщать о его перемещениях почти что ввела меня в ступор. Было тяжело реагировать на его движения и одновременно озвучивать их криком, особенно если учесть, что я не был уверен в используемых словах. Так что Барр пронёсся мимо меня и побежал прямо, пока я стоял и по-птичьи выкрикивал его имя: «Барр! Барр! Барр!», прежде чем рвануть за ним, вытянув одну руку вперёд в классической позе безнадежной погони.

И опять розыгрыш был направлен в противоположную сторону. Когда Барр возвращался к нападению и поравнялся со мной, он взглянул на меня, возможно, озадаченный демоническим повторением его имени, и сказал: «Только посмотрите, кто тут у нас».

«Бога ради, оставь шутки при себе», — произнес я, тяжело дыша после забега.

За его маской я разглядел ухмылку, он развернулся и побежал к своей команде. Пока я смотрел ему вслед, Трэйн уже оказался рядом.

«Мне кажется, про него есть что рассказать остальным защитникам», — сказал я. «Дела могут пойти лучше».

«Может быть. А теперь время перехвата», — сказал Трэйн с воодушевлением. «Ты должен немного расставить ноги и двигаться. Последний раз ты выглядел деревянным».

Подходя к Шмидту, я смотрел, как собирается хаддл нападения, и нервно наблюдал за шлемами игроков, повернувшимися в мою сторону. Большинство смотрело на Скутера МакЛина, он стоял рядом с хаддлом и критиковал последнюю комбинацию; с ним был Альдо Форте, тот что-то объяснял своим линейным нападения. Тренеры говорили в течение пяти минут, пока игроки, переминаясь с ноги на ногу, запоминали, кто за что отвечает в этом розыгрыше.

Наконец, тренеры ушли.

«Ладно, последний розыгрыш на сегодня», — крикнул Джордж Уилсон. Шмидт назначил то же самое прикрытие, и я вернулся на позицию. Я видел склонившиеся в хаддле шлемы, один из них, думаю это был шлем Плама, на мгновение поднялся и повернулся в мою сторону: гладкая поверхность шлема, смотрящая прямо на меня маска. Казалось, что меня внимательно рассматривает нечто обезличенное, голова какого-то робота, и я подумал: «Мне крышка. Барр рассказал Пламу».

«Трэйн, мне конец!» — крикнул я.

«Выбери правильный угол», — ответил Найт-Трэйн через сложенные руки. Он скороговоркой выдал последнюю порцию странных инструкций: «Цепляйся! Не ведись на финты! Восстанавливай положение! Общайся! Информируй

Хаддл завершился, фланкером с моей стороны снова был Барр — в моей голове мелькнула мысль, что это его награда за то, что отыскал серьезную прореху в защите. Его лицо больше не было каменным, сквозь маску я увидел широкую улыбку.

Моя сторона оказалось сильной. Согнувшись за центром, Плам начал подавать сигналы. Только его шлем поворачивался из стороны в сторону, пока он изучал построение защиты, в то время как шлемы остальных игроков нападения оставались неподвижными. Хлопок мяча о ладонь Плама привёл их в движение.

Так как предыдущие розыгрыши происходили где-то ещё, я оставался в одиночестве со своим фланкером. Теперь же розыгрыш был направлен на меня, и мою зону наполнили не только запутанные перемещения, но и шум — топот ног, скрип снаряжения, едва различимые выдохи «ах-ах-ах», напоминавшие работу поршней в двигателе, а также отрывистые команды. «Внутрь, внутрь! Уведи его внутрь!», — кричал кто-то, пробегая мимо меня. Из меня вырвался короткий возглас — крик попугая — а мои ноги заплелись, когда Барр сначала побежал прямо на меня, показал финт в одну сторону, а потом резко остановился, заставив меня двигаться к нему на случай хитча, и когда я уже наклонился вперёд, потеряв равновесие, он развернулся и побежал вперёд, пролетев мимо меня на скорости. Я завис на одной ноге, пытаясь дотянуться до него и задержать хотя бы ценой нарушения. Но Барр ушёл, и к тому моменту, когда я развернулся и был готов преследовать, он оказался уже в десяти ярдах от меня, быстро перебирая ногами, которые оставляли за собой пыльный след.

«Мяч! Мяч! Мяч!» — услышал я крик Найт-Трэйна.

Взглянув наверх, я увидел в небе мяч, казалось, что он летит на высоте панта — это была бомба! — и я инстинктивно протянул к нему руку, хотя он был в двадцати футах надо мной. Мяч было на удивление хорошо видно — думаю, из-за того, что мои глаза были полностью сконцентрированы на нем. Несмотря на вращение мяча, я мог различить белую шнуровку, легкое колебание его носа и даже нанесённые на него надписи, перед глазами крутилось название «Дюк» — DUKE DUKE DUKE. Мяч пролетел, а затем начал снижаться, и Барру понадобилось лишь слегка вытянуть руки, чтобы поймать его. Он продолжал без оглядки бежать с мячом, пересёк линию зачетки и, наконец, притормозил, направившись в раздевалку.

 

 

Я остановился и дождался Трэйна. Остальные игроки улыбаясь проходили мимо.

«Как-то так», — сказал я разочарованно.

«Рефери отменил бы этот розыгрыш». — радостно сказал Найт-Трэйн. «Весь левый край их линии был в офсайде, за это дали бы нарушение».

«Точно», — ответил я.

Он улыбнулся и отошёл, чтобы пробежать несколько кругов вокруг поля. Он постоянно работал, даже в такую жару.

Брюс Мар пробегал мимо, и мы вместе пошли через поле.

«Меня обыграли, вчистую обыграли», — сказал я.

«Да, это непросто», — ответил Мар. «Но хуже этого то, что происходит после того, как парень поймал пас и занёс тачдаун. Ты бежишь на свою бровку и знаешь, что попадёшь в ад. Ты видишь тренеров, которые смотрят на тебя, пока ты возвращаешься. Потом тебе нужно пройти мимо лайнменов, которые выходят на пробитие экстра-поинта — линейные из твоей команды смотрят на тебя, как на червяка, а соперники смотрят с легкой заговорщицкой усмешкой, как будто тебя подговорили упасть и дать занести тачдаун».

«Футбол это сплошное унижение, верно?» — спросил я. «Гонзага рассказывал, что играть против Дага Эткинса, это все равно что снять штаны на глазах у тысяч зрителей».

«Кто-то должен быть унижен», — ответил Мар. «Иногда это твой соперник. Если ты сделал перехват и оказался рядом с квотербеком, то можешь заметить, что у него такое лицо, будто он летит вниз с обрыва. И ты показываешь ему ту самую улыбку, как будто благодаришь за бросок в твою сторону, как бы говоришь ему, что будешь на месте, если он решит сделать это снова. В конце концов, возможно, что ты выглядишь круто именно благодаря его ошибке».

Мы прошли через сосны к раздевалке. В тени деревьев было спокойно, но по-прежнему жарко. Наши бутсы поднимали пыль, все устали и шли в тишине, слушая стук шипов о попадавшиеся на земле камни и скрип экипировки, который звучал как сбруя на спине ломовой лошади.

«Брюс», — начал я. «Унижение пережить легче, если впереди тебя ждёт нечто хорошее. Я про лимонад. Он ждёт нас в больших ведрах, в нем плавают кубики льда, рядом лежит половник и бумажные стаканы…»

«Этот лимонад делает Рождер Браун», — ответил Мар. «Своими ногами».

«Прекрати».

«Он давит эти лимоны перед тренировкой», — продолжал Мар.

«Да ладно».

«Старый добрый Носорог. Он прыгает по ним, как будто давит виноград».

«Это ужасно».

«Черт, в такую жару мы бы выпили этот лимонад, даже если бы знали, что его сделал настоящий носорог».

«Пожалуй, ты прав», — сказал я.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.