Тренеры играли в разновидность покера лжецов с долларовыми купюрами. Это было традицией: после дневной тренировки игроки и наставники принимали душ и отправлялись в заведения, расположенные вдоль Трассы 22, где проводили свободный час перед ужином. Каждая компания отправлялась в свое место, которое было неприкосновенным для остальных. Я видел, как однажды Эрл Морралл и несколько других игроков случайно зашли в заведение, которое облюбовали тренеры, запнулся на полпути, как будто зашел в чужую спальню, развернулся и повел остальных на выход. Что касается новичков, то они редко покидали лагерь. Они собирались в комнате отдыха в общежитии, валялись там в ожидании ужина или смотрели по телевизору как «Детройт Тайгерс» терпят очередное поражение, что в том сезоне случалось довольно часто.

В любимом баре тренеров было темно и прохладно, обстановка была приятной. В углу для них был зарезервирован стол, садясь за который они перешучивались с местными официантками. Заказанные тренерами напитки показались мне на удивление экзотичными – это были коктейли виски сауэр, «манхэттен» и «апельсиновый цветок». Бингамен не пил алкоголь, поэтому официантка ставила перед ним кружку с водой, в которую входило около литра.

Почти сразу начиналась партия в покер лжецов. Это была относительно простая игра: игроки складывали по доллару в общую кучу, после чего каждый вытягивал оттуда купюру, которая становилась его игровой «картой». Её ценность определялась количеством совпадающих цифр в серийном номере. Идея заключалась в том, чтобы угадать, сколько одинаковых цифр было за столом. После нескольких кругов, когда игроки определялись со ставками, победителем становился тот, кто сделал наиболее высокую успешную ставку. Самой сильной купюрой был доллар с восемью девятками (в номере всегда было восемь цифр), а самым слабым тот, в котором вообще не было повторяющихся цифр. Купюра, в номере которой последовательно стоят цифры от 1 до 8 – худшее, что можно вытащить в покере лжецов.

После того как каждый изучил свою «карту», начинались ставки. Отпив свой коктейль, Джордж Уилсон, прищурившись, смотрел на купюру и говорил: «Не будем валять дурака, ставлю на шесть троек!»

Его ставка мало о чем говорила. У него в руке могла быть тройка, а могло её не быть. За столом раздавался хор разочарованных и едких комментариев, и когда он утихал, игрок слева от Уилсона, Скутер МакЛин, предлагал свою ставку. Он мог пропустить ход, а мог предложить свою ставку, которая должна быть выше относительно предыдущей. Если же он не верил, что Уилсон может собрать шесть троек в своей и чужих руках, то мог потребовать у него показать их. Вероятность того, что за столом находилось больше шести троек, была высокой, и МакЛин без колебаний повысил ставку: «Шесть восьмерок!»

Сидевший рядом с ним Лес Бингамен хмуро вглядывался в свой доллар и что-то бурчал себе под нос, а потом пропустил ход. Если пасовали все игроки, то сделавший последнюю ставку должен был предъявить её.

Следующим был Альдо Форте, у которого на купюре было четыре тройки. Он вглядывался в Уилсона, пытаясь понять, не блефовал ли тот, поставив на шесть троек. Если ставка была честной, то он мог её повысить и сорвать банк – как минимум три тройки было в руке Уилсона, ещё четыре у самого Форте, и ещё четыре или пять троек должно было быть у остальных игроков.

«Одиннадцать троек!»

«Матерь Божья», ‑ произнес МакЛин. По шуму, смеху и возгласам одобрения, которые доносились из нашего угла, можно было подумать, что это несколько детей играют в дурака. Излишне эмоциональная реакция был частью ритуала. Бингамен стукнул своей кружкой по столу и расстроено отвернулся. Маклин принялся жаловаться, а Долл и Нуссбаумер принялись отпускать язвительные комментарии. Уилсон же радостно сказал: «Глядя на открытое лицо Альдо и не скажешь, что в нем столько хитрости».

Наконец, все успокоились и ставки продолжились. Следующим был я, но так как игра была для меня в новинку, то я действовал консервативно и пропустил ход. Нуссбаумер и Ястреб сделали то же самое, тщательно всё обдумав. Свой ход пропустил и Ларри Герш, портной из Чикаго и друг Уилсона, который держался вместе с тренерами. В конце концов, перед ставкой Альдо спасовал весь стол.

Дальше начинался подсчет цифр, полный тревожного ожидания и обычно предварявшийся выпивкой.

«Сколько троек?» ‑ спросил у меня Альдо.

«Ни одной, Альдо», ‑ ответил я, положив на стол купюру и посмотрев на неё ещё раз для верности.

«Ястреб?»

«У меня две».

«Ларри?»

«Ничего».

У Дона Долла было две тройки.

«Итого четыре. Джордж?»

Уилсон посмотрел на свою купюру и с наслаждением произнес:

«Альдо, старый скаут, позволь взглянуть ещё раз – у меня тут столько этих троек…» А потом объявил: «Представляете, а у меня их нет, ни единой тройки!»

Он показал свою купюру Альдо, и тот уставился на неё с недоверием и разочарованием во взгляде. Раздался очередной взрыв эмоций, остальные игроки подбадривали Альдо и комментировали произошедшее, а МакЛин и Бингамен сообщили, что у каждого из них было по одной тройке, что в сумме давало Альдо десять троек – на одну меньше, чем он поставил. Альдо доставал сумму равную банку, и каждый из нас выигрывал по доллару. Если бы его ставка сыграла, и на столе оказалось одиннадцать троек, то каждый из нас отдал бы свой доллар Альдо. Каждая партия длилась дольше, чем я описал. За час, прежде чем наступало время ехать в «Крэнбрук» на ужин, проходило три-четыре розыгрыша. Учитывая то, что за столом тренеры вели себя излишне эмоционально, я, неизбежно начал подмечать разницу в их характере. Скутер МакЛин играл нервно и осторожно, почти женственно, казалось, что проигрыши серьезно его огорчали. Проигрыши МакЛина сопровождались всеобщим сочувствием вместо добродушного высмеивания. Ястреб играл расчетливо и строго. Подозреваю, что в большинстве случаев он оказывался победителем. Он внимательно следил за игрой, а его рассуждения, которые он долго проговаривал вслух, выглядели обоснованными, хотя временами он был слишком мнительным — Ястребу казалось, что каждый сидящий за столом блефует. Проигрыши раздражили его, как будто в них была виновата сама игра, не подстроившаяся под его план.

Дон Долл играл в похожем стиле – осторожно, обдуманно и очень серьезно, но, возможно, более консервативно, чем Ястреб. Это был его первый год в тренерском штабе, и, может быть, этим объяснялась его сдержанность. Портной Ларри Герш вел непонятную и беспорядочную игру, казалось, что её сложность его угнетает, это периодически выражалось в коротких измученных возгласах. Большинство шуток за столом было направленно на Ларри, выглядело это так, будто он намеренно отыгрывает клоуна.

У Альдо Форте был совсем другой стиль – он играл солидно и со значением, и я подозреваю, что Альдо врал за столом меньше остальных, охотно принимая чужие ставки. Бингамен играл уверенно и амбициозно, в соответствии со своим внешним видом – огромные плечи, пивная кружка с водой у локтя и большие сложенные ладони, в которых он прятал купюру. Он был быстрым игроком. Комментируя происходящее за столом, Бингамен тараторил, как будто раньше у него было заикание, которого он научился избегать, произнося слова на одном дыхании.

Из игры Джорджа Уилсона было сложно сделать какие-то выводы. Он больше других веселился, активно комментировал происходящее, а его игра казалось бессистемной, будто удовольствие ему доставляла окружающая обстановка и сама возможность посидеть в прохладном баре и отдохнуть в кругу друзей после жаркого августовского дня . За столом Уилсон был сильным персонажем. Несмотря на происходившие по ходу игры разногласия, было очевидно, что тренеры отлично ладят друг с другом; они были крепко сбитой группой во главе с Уилсоном – и хотя внешне он ничем не выделялся, к нему относились с явным уважением.

Обратно в лагерь я ехал с Ларри Гершем, портным «Лайонс». С командой он работал ещё во времена Бадди Паркера, предшественника Уилсона, и входил в «колдовской кружок» Паркера вместе с флористом из Голливуда Джоном Фрэнсисом Берком и Уоллесом Льюисом по прозвищу «Боты» — семидесятилетним негром, который любил играть в кости и в межсезонье зарабатывал чисткой ботинок. Из этой троицы с Джорджем Уилсоном остался только Герш. В лагере он был всеобщим любимцем, всё время проводил около тренеров, играл с ними в карты и постоянно становился объектом для шуток ветеранов, которые острили по поводу костюмов, сшитых для них Гершем. «Ларри, что за дела – зачем ты пришил молнию на пиджак сзади..!»

Будучи портным, Герш был важным персонажем в свите Бадди Паркера. Бывший тренер «Лайонс» был невероятно суеверным человеком. После каждого поражения он выкидывал свой костюм, в ярости избавлялся от него. Для Герша такая традиция стала очень прибыльной.

Бадди Паркер

Он рассказал, что однажды после проигранного «Кливленду» матча, Паркер попытался избавиться от костюма прямо в спальном вагоне поезда, пока тот отходил от платформы. Тренер вызвал проводника.

«Помоги мне открыть окно, эта хреновина застряла», ‑ сказал Паркер.

«Сэр, за окном очень холодно, ниже нуля», ‑ ответил проводник.

«Я сказал, помоги мне».

«Если вам нужен свежий воздух, я могу включить вентилятор».

Встав у окна, Паркер открыл его сам. В вагон ворвался поток снежной пыли.

«Посторонись», ‑ сказал Паркер и запустил в окно свою шляпу. Затем он стащил с себя галстук и отправил его туда же.

«Передай пальто», ‑ обратился он к проводнику.

«Сэр?»

«Пальто – вон там, на вешалке».

Проводник взял его, но аккуратно повесил себе на руку.

«Сэр, вы не будете возражать, если я возьму уничтожение этого пальто на себя?»

«Избавься от него», — ответил Паркер.

Проводник проскользнул в коридор и куда-то убрал пальто. Он исчез всего на секунду. В это время Паркер начал стягивать с себя пиджак, но внезапно его гнев остыл, он сел и положил ладони на виски. Тут вернулся запыхавшийся проводник. По словам Герша, он стал задумчиво поглядывать на Паркера, присматриваясь к пиджаку и брюкам – оба мужчины были примерно одного размера.

«Могу я вам ещё с чем-нибудь помочь, сэр?» ‑ спросил проводник, глядя на Паркера.

«Лучше помогите мне закрыть окно», ‑ вмешался в разговор Герш.

Совместными усилиями они закрыли окно, и на голову Паркера опустилось несколько снежинок, которые тут же растаяли. Тренер «Лайонс» начал дрожать, проигрыш в декабре явно не шёл на пользу его здоровью. Как рассказывал Герш, прибывая в аэропорт или на вокзал после поражений, Паркер мог выйти без шляпы, в одной рубашке и без одного ботинка, хотя все остальные были закутаны в пальто и шарфы, а ветер пробирал до костей.

«Невероятно», ‑ сказал я.

«Его волновало буквально всё, если «Лайонс» терпели поражение. Помню, после проигрыша «Пэкерс» он уволил Бада Эриксона – временно, разумеется – из-за того, что его поселили в комнату под номером «94», и сумма этих цифр равнялась 13. Он орал на Эриксона с трапа самолета, при этом вокруг стояли игроки», ‑ рассказал Герш.

«А что случалось после побед?», ‑ спросил я.

«Тогда он пребывал в хорошем настроении и любил пошутить. Он никогда не мылся — боялся смыть удачу – и носил один и тот же костюм, что для меня было не очень хорошо. Это интересный феномен «Детройта» — суеверие. Когда тренером был Бо МакМиллин, он собирал странные фигурки из шпилек для волос и никому не разрешал их трогать. Когда-нибудь чем-то подобным займется и Джордж Уилсон. Причина в давлении», — сказал Герш. Он припарковал машину, и мы пошли на ужин.

Новички относились к Гершу с большим уважением. Он был вестником успеха для тех, кому суждено остаться в команде. Общаясь с тренерами и зная их отношение к новичкам, он понимал, кто сохранит место в ростере. Так что он мог зайти в комнату к новичку, чтобы снять с него мерку для пошива командного пиджака. Не знаю, специально он это делал или нет. После приходы Герша новичок подскакивал с радостным криком, и к моменту, когда Ларри заканчивал снимать мерки, игрок на радостях успевал заказать ещё два-три дополнительных костюма. Как говорят новички: «Если в комнату заходит Ястреб – ты труп, а если Герш с рулеткой – ты жив».

Однажды вечером Герш отправился снимать мерки с Реда Райдера, фулбека из «Майами». Тот был так счастлив, что едва стоял на ногах. За этой сценой наблюдал энд Джим Саймон, тоже новичок из «Майами», а Ларри крутился с рулеткой вокруг Райдера, как будто Саймона просто не было в комнате. Он лежал на кровати, тоскливо глядя на портного. Наконец, Герш вышел из комнаты, ни слова не сказав Саймону, который подумал, что для него всё кончено. В итоге он попал в команду, но сказал мне, что тот вечер был худшим моментом за весь тренировочный лагерь. Он отдал бы тысячу долларов за то, чтобы Герш повернулся к нему со словами: «Кажется, тебе нужен пиджак 42 дюйма в длину, вставай, измерим тебя рулеткой».

У новичков были и другие подсказки, по которым они определяли своё положение в команде. Даже небольшого намека было достаточно, чтобы они начинали нервничать и слоняться по коридорам с кислым выражением лица. Они проверяли доску объявлений в ожидании списка игроков, которые пойдут на фотосессию. Если они не находили себя в списке — а значит их фотографии были не нужны — новички начинали думать, что у них начались проблемы.

Более верным индикатором было внимание тренеров. Если на новичка вдруг переставали кричать, переставали давать ему советы, это значило не то, что он всё делает верно (хотя новички до последнего надеялись на это), а то, что тренеры в нём больше не заинтересованы.

Эти мысли преследовали новичков постоянно. Люсьен Риберг даже попробовал вытащить подсказку из меня.

Однажды он зашел, уселся в кресло и спросил:

«Как думаешь, я сегодня хорошо смотрелся?»

«Господи, Люсьен, я не знаю».

Риберг огляделся.

«Что это за бумаги?» ‑ спросил он.*

«Рукописи. Я редактор – по крайней мере, когда не играю в футбол – в литературном журнале Paris Review. Можно сказать, что он редактируется на лету. Это обычная практика для таких издании – они уходят в печать буквально из чемодана редактора, где бы он ни оказался, но не думаю, что хотя бы один такой журнал редактировали в футбольном лагере».

Риберг взял один из рассказов, посмотрел на него некоторое время и положил обратно на стол.

«Смотри сюда», ‑ сказал он и показал мне письмо. Оно было от проповедника, преподобного Альберта Рида, который увидел фотографию Риберга в газете и подумал, что человек таких размеров – прирожденный боксер. «Я хочу, чтобы ты немедленно рассмотрел это предложение и понял, что это твой шанс заработать пару миллионов. Я верю, что ты будешь нашим чемпионом в тяжелом весе», ‑ говорилось в письме.

«Ну, не многие люди получают такие письма», ‑ сказал я, убрав письмо в конверт. Риберг посмотрел на него, а потом ударил им по колену.

«Эй, как думаешь, нормально я смотрелся сегодня?» ‑ весело спросил он.

«Ну…»

«Смотрелся неплохо?»

«Люсьен, я не могу судить…»

«Скажи, как думаешь, нормально я выглядел?»

«Вообще-то…»

«А слышал что-нибудь?»

«Тренеры орут на тебя – это уж точно», ‑ ответил я. «Бингамен кричит «поднимай задницу, Люсьен, поднимай задницу, малыш» — по-моему, это значит, что они в тебе ещё заинтересованы».

«Думаешь? Ты уверен?»

«Черт побери, Люсьен…»

«Ну хорошо, может быть ходят какие-то слухи?», ‑ спросил Риберг.

«Конечно. Они говорили о том, что отправят Роджера Брауна в «Хьюстон Ойлерс». «Риберг станет якорем для нашей правой стороны» — вот что они говорили».

«Что?!» ‑ Риберг был достаточно взволнован, чтобы поверить во что угодно.

«Боже, я не знаю, честное слово. Герш уже снимал с тебя мерки?»

«Пока нет», ‑ ответил Риберг. «Учитывая, сколько ярдов ткани уйдет на костюм для такого здоровяка как я, может быть, Герш замолвит за меня словечко?»

«А это идея», ‑ сказал я.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.