Когда я играл в бейсбол на «Янки Стэдиум», мне было сложно найти кого-нибудь для разминки. Полагаю, игроки не узнавали меня и принимали за бэтбоя (человек, подающий игрокам биты – Прим. пер.), поэтому не бросали мне мяч, хотя я стоял рядом в ожидании, задумчиво постукивая перчаткой. В итоге я нашел настоящего бэтбоя и разминался с ним. С футболистами такого недоразумения не произошло. Увидев на мне клубную форму, они приняли меня за одного из своих. Квотербек Плам сразу же бросил мне мяч — получив идеальное вращение, он, казалось, разрезал воздух и оказался в моих руках прежде, чем я успел среагировать. Тем не менее, движение квотербека во время броска выглядело таким непринужденным, будто он просто помахал рукой кому-то на другой стороне улицы.
Бросок квотербека-профессионала ни с чем не спутаешь – ощущение такое, будто в тебя летит снаряд, а не мяч. Для меня повторить подобный бросок было почти невозможно. Хват мяча при этом может различаться, нет стандартного варианта, который позволит добиться такого идеального вращения. Отто Грэм, легендарный квотербек «Кливленда», бросал мяч, держа большой палец на шнуровке. Плам брал мяч гораздо ближе к концу, чем Моррэл. Они показали мне свои варианты хвата и движения руки в момент броска, и оба подтвердили, что каждый игрок должен выработать свой стиль.
Задачей было доставить мяч ресиверу; некоторые хорошие квотербеки редко бросали классический пас: у Бобби Лейна мяч постоянно вилял во время полета, а разыгрывающий «Фотинайнерс» Фрэнки Алберт был известен тем, что мяч после его паса кувыркался в воздухе. Тем не менее, было досадно не уметь правильно бросать. Иногда мяч слетал с кончиков пальцев – когда я делал всё правильно – и ресивер утвердительно кивал головой. Но в следующий раз что-то шло не так, и наблюдавший со стороны игрок мог закричать «кря-кря-кря!», чтобы обратить внимание на мяч, который в полете напоминал машущую крыльями птицу.
Я сделал первую ошибку новичка после того, как Плам бросил мне мяч – спустя всего две минуты после начала моего активного участия в тренировочном лагере. Я поймал пас и посмотрел на гарда Гонзагу, который стоял рядом с Пламом, чтобы бросить ему; кто-то назвал его имя, и он отвернулся. Тогда я вернул мяч Пламу, но бросок получился довольно сильным. Квотербек выглядел удивленным, но словил мяч. Стоявший рядом Моррэл повернулся ко мне и доброжелательно сказал: «У нас не принято так бросать мяч квотербеку. Кинь другому парню, а тот уже передаст его квотербеку. А если уж решил бросить, то просто откинь мяч снизу вверх».
Так я выучил первый урок. Предосторожности были нужны, чтобы с квотербеком ничего не случилось, и он, например, не выбил палец из-за неудачно пойманного паса. Его личность неприкосновенна – это оберегаемый всеми инструмент, который стараются не подвергать тяготам тренировочного процесса. Если во время скримиджа квотербека валили на землю, тренеры кричали «Полегче, полегче!» Когда Кларк Шонесси в «Стэнфорде» отрабатывал на тренировках новую Т-формацию, он так боялся потерять Фрэнки Алберта из-за травмы, что непроизвольно дул в свисток еще до начала розыгрыша.
За пятнадцать минут до начала разминки игроки спецбригад стали отрабатывать удары по мячу – Уэйн Уокер и Джим Мартин по очереди пробивали филд-гол, начиная с 25 ярдов, с каждым ударом отодвигаясь на 5 ярдов, пока не начали бить 55-ярдовые попытки со своей территории.
У бровки Йель Лэри и Пэт Стадстил отрабатывали пант, и я подошел посмотреть. Должен сказать, мне это не надоедало – стоять поодаль и наблюдать, как мяч описывает дугу, взлетая к верхушкам вязов и кленов, окружавших футбольные поля. Нога пантера как будто наделяет мяч жизненной силой, и он поднимается так высоко, что становится игрушкой на фоне неба, пушинкой размером с бейсбольный мяч, которая зависает почти без движения в высшей точке полета. Я стоял в шестидесяти ярдах с Томми Уоткинсом, который выполнял возвраты пантов в матчах, и иногда он говорил: «Ок, теперь ты». Я задирал голову, глядя на мяч, который начинал приобретать прежние пропорции, стремительно увеличиваясь в размерах. Я неуверенно переступал, подстраиваясь под мяч, пока он, свистя шнуровкой, не оказывался у меня в руках, большой и тяжелый, будто сбитый с неба мертвый гусь. Ударяясь в грудь, он заставлял меня громко выдохнуть.
Сам Уоткинс делал это с легкостью шорт-стопа (позиция в бейсболе – Прим. пер.), который ловит мяч после простого удара. Но глядя на то, как мяч падает ему в руки, я качал головой, думая о том, что как бы легко ему ни давалась ловля, его должна была беспокоить мысль о несущихся на него линейных соперника.
Однажды Уоткинс сказал мне: «Первым делом ты думаешь о мяче, а уже потом о тех, кто бежит по полю. Измени порядок мыслей и получишь фамбл, даже не сомневайся».
Иногда я стоял рядом с Йелем Лэри и смотрел, как он колотит ногой по мячу, отправляя его в долгий полет. В нем не было ничего, что выдавало бы хорошего кикера. Лэри был худым и телосложением напоминал игрока в соккер, только весил чуть больше – в нем было 80 килограммов. Он был очень быстрым и помимо игры в спецбригадах выходил на позиции сейфти. Оказалось, что габариты игрока мало влияют на его способность бить по мячу. Кикер «Кардиналс» Бобби Грин, главный соперник Лэри в прошлом сезоне, весил всего 68 килограммов. В случае Лэри необходимые умения развились у него естественным образом. В средней школе, когда ему было 11 лет, он бил лучше всех в команде – талант был на месте, оставалось развить его, как скорость или как хороший бросок у квотербека. По словам самого Лэри, необходимые способности должны присутствовать с рождения, дальше их можно только до определенной степени совершенствовать. Он тренировался на улице за домом. Зажигалось уличное освещение, и Лэри пробивал пант, отправляя мяч во тьму, пока в 40-50 ярдах тот внезапно не падал, снова оказываясь в свете фонарей, и не начинал скакать по щебенке. Тогда Лэри шел за мячом, отсчитывая ярды, чтобы проверить свой прогресс, подбирал его и снова выбивал в ночное небо по направлению к дверям своего дома.
Практикуясь, он быстро изнашивал мячи; то и дело вылезала камера, её запихивали обратно и ставили на мяч заплатку, но рано или поздно он всё равно лопался. Лэри вспоминал, что долгое время у него был мяч желтого цвета, прочный как кирпич. Он продержался пару сезонов. Сперва развалился нос мяча, так как после идеального удара он повторяет траекторию гаубичного снаряда – сначала следует долгий подъем к высшей точке полета, а потом отвесное падение, при котором конец мяча направлен вниз и слегка наклонен в сторону кикера, чтобы после падения на землю мяч начал кувыркаться в сторону соперника. По ходу сезона Лэри бил в среднем на 46-47 ярдов (конечно же, расстояние отсчитывается от линии скримиджа), и этого обычно хватало, чтобы быть лучшим в лиге. Сэмми Бо из «Редскинс» однажды установил рекорд сезона, 51 ярд, но будучи тейлбеком, он своими ударами заставал защиту врасплох, что позволяло мячу беспрепятственно катиться по полю. У него было несколько таких ударов в том рекордном сезоне. Самый длинный удар Лэри — на 47 ярдов – случился в матче против «Кливленда» в 1953 году. Возможно, отчаянная ситуация, в которой пробивался этот пант, добавила ему лишнюю дюжину ярдов – из-за плохого снэпа мяч подпрыгнул прямо перед Лэри, и ему пришлось бежать за ним. В итоге мяч после удара просвистел прямо над кончиками пальцев набегавшего защитника.
Неизбежное чувство разочарования приходило, когда я видел, как мяч улетает в небо после удара Лэри, а потом пытался повторить это сам. В моем случае мяч как будто наполнялся свинцом, который заменял собой теплившуюся в нем жизнь; это было всё равно, что пинать большую мертвую птицу. Я завидовал навыкам кикера, с виду всё выглядело так просто. Милт Плам однажды рассказал мне об огромном персонаже, который появился на одной из тренировок «Кливленда», когда он был в составе этой команды. Это был очень молодой высокий парень с добродушным лицом, увлеченно жевавший жвачку. Никто не мог сказать, отправили его сюда скауты, или он сам вышел на поле из толпы зрителей. Разминка еще не началась, и футболисты стояли группами по всему полю, перебрасываясь мячами, а игроки спецбригад начали отрабатывать филд-гол. Один из мячей прикатился к тому парню. Он поднял его и задумчиво осмотрел, а затем немного покрутил в руках, чтобы шнуровка была с нужной стороны. Лицо парня изобразило предельную концентрацию, он сделал шаг вперед и пробил длинный и высокий пант, после которого мяч повернулся носом вниз и отвесно упал на землю в семидесяти ярдах. Слетая с ноги кикера после правильного удара, мяч издает резкий, но в то же время звонкий раскатистый звук, который словно повисает в воздухе. Услышав его, игроки могли обернуться как раз вовремя, чтобы увидеть взлетающий мяч, который замер на мгновение в небе, прежде чем его нос повернулся, и траектория стала вертикальной.
«Боже», ‑ сказал кто-то.
Парню бросили еще один мяч, который он покрутил в руках, разглядывая его так, будто видит этот предмет в первый раз. Яростно пережевывая жвачку, он выбил еще один пант, похожий на предыдущий – тот же самый гулкий звук, та же самая траектория. Пришли тренеры и обступили его.
«А что произошло дальше?» ‑ спросил я.
«Никогда не видел таких ударов», ‑ сказал Плам. «Не помню, был ли он в бутсах или в обычных кроссовках, когда пришел на тренировку. Не думаю, что хотя бы один из его пантов упал ближе, чем в шестидесяти ярдах».
«Его подписали?» ‑ спросил я. «Что с ним в итоге стало?»
«Я его больше не видел. Наверное, возникли какие-то технические сложности. Может, он учился в колледже, а значит не мог играть с профессионалами. Наверное, наши тренеры продолжали следить за ним и молились, чтобы после выпуска он попал к нам. Возможно, он так и не доучился – с виду парень был туповатым – и его забрали в армию, а может быть ему просто надоело пинать мяч. Черт, он ведь умел это делать», ‑ сказал Плам, качая головой и вспоминая тот летний день.
В 10 часов пришли тренеры. Одной группой они пересекли поле, у большинства в руках были планшеты. Все мы – почти 60 человек – собрались вокруг, пока Нуссбаумер, Ястреб, проводил перекличку. Он объявил, что опоздавшие будут оштрафованы, и разделил нас на пять групп: линейные защиты, ди-беки, линейные нападения, фланкеры и энды, квотербеки и бегущие. Центры, как и я, остались с последней группой – квотербеками и бегущими.
Первым делом тренеры отправили каждую группу на разминочную пробежку – 200 ярдов трусцой по полю. Меня и остальных этот забег не утомил. Многие продолжали говорить на бегу – это были приехавшие накануне вечером ветераны, которым хотелось узнать последние новости о происходящем в лагере.
Затем команда окружила Нуссбаумера, который проводил разминку. Упражнения были легче, чем я ожидал. Началось всё с обычных упражнений на растяжку – наклоны в стороны и вперед, разминка икроножных мышц. Затем все легли на спину, и растяжка продолжилась: подтягивание коленей к подбородку, «велосипед», а также более сложное упражнение – нужно было лежа дотронуться мыском ноги до земли у себя за головой, для этого приходилось вставать на плечи. Таким же непростым было и следующее упражнение, для выполнения которого нужно было лечь на живот, прогнуть спину и раскачиваться на животе взад-вперед, как полозья кресла-качалки – данное упражнение должно было укрепить брюшные мышцы.
Легче всего было крупным игрокам, которые раскачивались на своих огромных животах как надувные пляжные игрушки. Но более худые ресиверы и ди-беки то и дело кряхтели и жаловались, пытаясь выполнить это упражнение. Как раз в это время вдоль бровки стали собираться зрители, с интересом разглядывая нас и тыча в нашу сторону пальцами. Наконец, Нуссбаумер назначил несколько отжиманий, затем вскочил и сделал вместе с нами несколько джапинг-джеков, которые мы выполняли в одном ритме, хором считая повторения, так как это было последнее на сегодня упражнение.
Затем команда перешла к «веревкам» — длинной решетке из веревочных квадратов, приподнятой на фут от земли – и мы по нескольку раз пробежали по ним, подгоняемые тренерами.
Тут более тяжелым людям, вроде Роджера Брауна и Люсьена Риберга, пришлось нелегко, ведь они должны были преодолеть препятствие с помощью серии быстрых и коротких прыжков. Скорость их бега по ровной земле впечатляла, но на этой решетке они застряли, подбирая ногу перед каждым новым прыжком. Решетка была последним из разминочных упражнений – всего на них уходило не больше двадцати минут – и теперь команда разбивалась на составные части: бегущие и квотербеки оставались со Скутером Маклином; ди-беки отправлялись на соседнее поле с Доном Доллом; линейные уходили отрабатывать блок на тренажерах с Альдо Форте; линейные защиты сразу приступали к контактной работе – это упражнение называлось «щелкунчик» — и с их стороны доносились глухие звуки ударов.
По ходу тренировки отдельные группы собирались вместе: фланкеры и энды с Ястребом прибегали к квотербекам и раннинбекам, чтобы начать отработку комбинаций. Затем появлялись линейные, и всё нападение было в сборе. На соседнем поле защитники собирались аналогичным образом, и, немного потренировавшись единой группой, гурьбой перебегали на наше поле. Видя это, игроки нападения начинали в насмешку мычать по-коровьи, демонстрируя таким образом уважение к габаритам защитников, и вся команда оказывалась вместе.
К тому времени солнце уже стояло высоко. На часах было около 11:30. Игроки передавали друг другу белые полупрозрачные бутылки с водой, а толпа зрителей пряталась от солнца в тени деревьев. Последние полчаса уходили на скримидж или, если в планах не было контактной работы, на отработку выученных прошлым вечером комбинаций. К полудню утренняя тренировка заканчивалась. В 14:30 начиналась дневная тренировка, которая повторяла структуру утренней.
Во время тренировок я почти всегда оставался со Скутером Маклином и игроками бекфилда, держась подле двух наших квотербеков. Маклин подзывал их к себе, говоря: «Теперь вы, квотербеки… Я хочу, чтобы…», и делал несколько резких быстрых движений руками, показывая развитие комбинации, которую он объяснял. Я в это время стоял поодаль. Дистанция между мной и квотербеками было примерно такой же, как между свидетелем и женихом на венчании в церкви – почтенное расстояние, но достаточное, чтобы я расслышал инструкции тренера.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.