Глава 1

Глава 2. Начало

Глава 2. Продолжение

Глава 3

Глава 4

Глава 5. Начало

Глава 5. Продолжение

В «Крэнбрук» я приехал со слабой надеждой на то, что мне удастся сохранить анонимность, и меня будут воспринимать как новичка. Я знал, что мой обман рано или поздно вскроется, но, тем не менее, заготовил легенду на тот случай, если меня спросят, где я играл раньше. Согласно ей, я несколько лет провел в никому не известной канадской полупрофессиональной лиге, играя за команду «Ньюфаундленд Ньюфс». Каждый сезон клуб заканчивал в подвале турнирной таблицы, но у меня за плечами был десятилетний игровой опыт. Предполагалось, что если я совершу какую-нибудь ужасную ошибку – не туда побегу, упаду, брошу плохой пас или пну мяч себе за спину – то всегда смогу крикнуть: «Именно так мы делаем это в «Ньюфаундленд Ньюфс»!»

Мне не хватало наглости, чтобы притворяться тем, кем я не был, и команда быстро всё поняла: Уэйн Уокер читал мою книгу про бейсбол, и наверняка рассказал остальным. Полагаю, некоторых заставил задуматься гимн «Гарварда» в моем исполнении. Моя манера говорить также показалась им необычной – акцент восточного побережья, который они посчитали «британским». Игроки с удовольствием имитировали команды, которые я раздавал перед розыгрышами. Я слышал, как они кричали в душе после тренировок: «… сорок четыре! Сорок два!» Их внимание привлекла и моя манера ругаться. Я владел матом недостаточно хорошо, чтобы пользоваться им легко и непринужденно. Ругательства в моей семье ограничивались вежливыми выражениями вроде «Мой бог», «Блин» или «Святые угодники!» в исполнении моей матери. В школе, а потом и в армии, я так и не обучился этому мастерству. Я могу выругаться, если меня вынудят, но звучать это будет неубедительно и неловко – такое бывает, когда делаешь что-то непривычное.

Знатоки мата используют его не только в качестве реакции на боль или оскорбление, но и как форму пунктуации, которая, словно щепотка паприки, придает фразе особую пикантность. В лагере кто-нибудь мог подойти к тебе с безобидным предложением – «Как насчет съездить за пивом и пиццей в город?» — и по ходу фразы ввернуть шесть-семь крепких словечек, а если в предложении попадались многосложные слова, то мат можно было вставить и между слогами. Иногда, особенно ближе к концу тренировочного лагеря, игроки воздерживались от ругательств, чтобы не привезти эту привычку домой. Для более плавного перехода использовались слова-заменители, например слово «фиг».

Кто-нибудь мог закричать: «Пошел на фиг, сукин сын!»

На протяжении всего лагеря я оставался верен своему скудному запасу ругательств. Когда во время ловли паса мяч выскользнул у меня из рук, я закричал: «Блин!»

Игроки обернулись, и один из них сказал: «Народ, смотрите, как парень убивается – этот дроп задел его до глубины души».

Я знал, что это станет поводом для шуток. Тем же вечером во время ужина один из игроков спросил своего соседа достаточно громко, чтобы я услышал:

«Что ты скажешь, когда торнадо сорвет крышу с твоего сарая?»

«Блин!»

«Ты заходишь домой, а твоя жена развлекается с молочником»

«Я скажу «Блин». Вот так: «Блин!»

«Твой пес Спот подбегает и кусает тебя за ногу. Что ты на это скажешь?»

«Блин! Спот, что ты творишь?! Блин…»

Улыбаясь, они посмотрели на меня.

«Если бы не эти епископы за соседними столами, я бы вам такого наговорил», ‑ ответил я.

«Боже правый!», ‑ отозвался один из них. Это выражение я тоже использовал

Фрайди меня немного успокоил. Он рассказал, что прошлый главный тренер «Детройта» Бо Макмиллин, член знаменитой команды «Набожных полковников» Центрального колледжа, в напряженные моменты обходился только одной фразой.

Но прежде всего легенду о квотербеке из полупрофессиональной команды разрушали мои действия на тренировочном поле.

Обычно я носил с собой блокнотик, чтобы записывать свои наблюдения. Когда меня звали на розыгрыш, я бросал блокнот и бежал в хадл, и после сыгранной комбинации мне приходилось его искать. Иногда, уставая от писанины, чтобы не потерять блокнот, я бросал его в шлем, который оставлял на траве вместе с остальными. Но большую часть времени блокнот был при мне. Один из капитанов, Терри Барр, увидел как я что-то записываю в первый день тренировок. По его словам, у него в тот момент челюсть отвисла – он подумал, что я новичок с плохой памятью.

Потом Барр рассказал мне, что в тот же день за ланчем обратился к одному из ветеранов:

«Отличные у нас новички, просто замечательные. Видел парня с блокнотом?»

«Нет».

«Один новичок носит с собой блокнот, и что-то туда записывает. Спрашивается, зачем? Я думаю, парень просто ничего не может запомнить. А что еще это может быть?» ‑ покачал Барр головой. «Как думаешь, откуда они вытаскивают таких новичков?»

«А ты уверен, что это новичок?»

«Он одет в форму, и мне кажется, что тренеры в нем заинтересованы. Я видел, как Дон Долл позвал его пробежать маршрут, хочет попробовать его на позиции фланкера. Этот парень подпрыгнул, когда услышал команду Долла, а потом бегал как подстреленный, не зная куда деть блокнот. Он кладет его в шлем, который лежит на земле, но потом ему говорят надеть шлем – начала работать защита – так что он выкидывает блокнот и карандаш и с трудом натягивает шлем на голову. Никогда не видел, чтобы у кого-то были такие проблемы со шлемом… этот парень чуть не умер».

«Пас-то он поймал?»

«Без понятия. Краем глаза успел заметить, что он бегает как передняя часть жирафа. Но я не удержался – подкрался к блокноту, пока он открытый лежал на земле, и заглянул в него, а там неровным почерком выведено: «Джейк Грир жует зубочистку, когда бежит маршруты».

«Какого черта это значит?»

«Наверное, что написано, то и значит. Или ты думаешь, это какой-то код?»

«Даже не спрашивай».

Если у футболистов и были сомнения на мой счет, то они исчезли, когда Джордж Уилсон впервые отправил меня на позицию квотербека. В первый день тренировок он спросил меня, кем я хочу играть.

«Квотербеком, думаю так я смогу прочувствовать суть игры, разве нет?» ‑ сказал я.

«Как насчет фланкера или сплит-энда?» — спросил он. «Там ты сможешь избежать больших неприятностей – конечно, до тех пор, пока не поймаешь мяч».

Игроки были с ним согласны. Во время поездки в Калифорнию на Пробоул мне удалось поговорить с отличным сплит-эндом «Балтимора» Реймондом Берри о выживании на поле, и он сказал, что я смогу пережить скримидж, если буду играть на его позиции – на фланге – и буду держаться подальше от так называемой «ямы». Под «ямой» он понимал зону вдоль линии скримиджа, где после снэпа начиналась первобытная борьба между 120-килограммовыми линейными. Эта схватка происходила на относительно небольшом пространстве, и её можно было избежать. Сам Берри на тот момент побывал в «яме» всего три раза за карьеру – возвращаясь к линии скримиджа, чтобы поймать плохо брошенный пас – и говорил о каждом случае как человек, побывавший в серьезной аварии. Все обстоятельства отпечатались в его памяти со всей ясностью: это случилось в том году, в том городе, в такой-то четверти такой-то игры, когда квотербек не добросил мяч, потому что его ударил по руке блицующий лайнбекер, так что Берри пришлось бросить свой маршрут и бежать к линии скримиджа, после чего из кучи тел в «яме» вырвалась рука 130-килограммового лайнмена и захватила его. Конечно же, ударов избежать не получится, кроме тех случаев – и тут Берри улыбнулся – когда ты дропаешь пас или выбегаешь в аут после ловли. Но удары в глубине поля были не такими страшными: одно дело, если тебя ударит относительно легкий сейфти и совсем другое – если тебя поймает игрок из «ямы», весящий под 150 килограмм.

«Запомни одну вещь», ‑ произнес Берри с мягким техасским акцентом. «Когда тебя ударят, постарайся принять позу эмбриона, свернись в комок вокруг мяча и не вытягивай конечности, потому что из «ямы» обязательно прибегут парни, чтобы проверить, что ты больше не двигаешься, и если один из них приземлится тебе на руку, то сможет запросто её сломать».

«Понятно», ‑ ответил я.

«Но самое главное – держаться подальше от этого места».

«Это точно», ‑ сказал я с уверенностью.

Я рассказал Уилсону о том, что Реймонд Берри советовал мне играть фланкером или эндом, а также поделился его мыслями по поводу «ямы».

Уилсон засмеялся.

«Неплохо», ‑ сказал он. «Ну, что скажешь? Решать тебе».

«Я всё ещё думаю о квотербеке. Это позиция, о которой все захотят прочитать».

«Ты будешь стоять на самом краю ямы – того гляди упадешь туда», — улыбнулся Уилсон.

«Я вовремя оттуда уйду. К тому же, я не собираюсь туда забегать. Как там говорил Ван Броклин? Квотербек начинает бежать только от страха».

Уилсон не дал мне много времени на раздумья. На четвертый или пятый день тренировок, когда игроки бекфилда отрабатывали комбинации без контакта с защитой, Уилсон внезапно подозвал меня: «Ок, Джордж, твоя очередь. Давай попробуем «23 ролл», она есть у тебя в плейбуке, ты знаешь что делать».

Я уронил свой блокнот.

После вчерашнего теоретического занятия я знал, что нужно делать – это правда. Я знал, как должен развиваться розыгрыш, но я понятия не имел, что именно должны были делать мои руки, когда я встану за центром для получения мяча. Я никогда не стоял в этом странном положении, напоминавшем позу для спаривания, держа руки под задом у центра, как это делают квотербеки в Т-формации.

Если бы я продолжал настаивать на своей легенде о «Ньюфаундленд Ньюфс», то мог бы объяснить своё невежество тем, что наше нападение играло из построения сингл-винг, и мы до сих пор не освоили Т-формацию, которую наш тренер считал бесполезным нововведением. Разумеется, я ничего такого не сказал. Мне было очень стыдно. Теперь даже самые погруженные в себя новички поняли, что среди них оказался самозванец – квотербек, который не знает, как принять снэп от центра.

Я сделал несколько робких шагов в направлении центра Боба Уитлоу, который терпеливо ждал, стоя над мячом. Я внезапно выпалил: «Тренер, черт возьми,  я не знаю куда деть руки… Просто не знаю».

Все тренеры собрались вокруг, чтобы дать совет, и мы вместе направились к Уитлоу, который теперь нервно оглядывался через плечо, как корова перед доением.

Мне показали, как это делается: тыльная сторона правой ладони кладется на задницу центра, а говоря медицинским языком — на промежность, диафрагму таза. При этом следует оказывать ладонью достаточное давление, чтобы центр понял, что рука на месте, и он может вложить в нее мяч. Левая ладонь квотербека соединена с правой так, чтобы угол между ними был достаточно широким, и мяч беспрепятственно попал в правую руку шнуровкой на пальцы, в удобном для броска положении. Некоторые квотербеки меняют положение рук, оставляя левую сверху. Ярким примером был Отто Грэм из «Браунс», который считал, что привычка так принимать снэп пришла из его ранних лет, когда он играл в бейсбол и ловил мяч левой рукой, а накрывал на земле правой.

По команде центр как можно сильнее вкладывает мяч в руку квотербека, так что на всё тренировочном поле раздается характерный хлопок. Я слышал, что в «Нотр-Дам» тренеры учили центров представлять, что их снэп должен разбить руку квотербека до крови. «Пусти ему кровь!» ‑ кричали тренеры. Ходил слух, что центру, которому удавалось это сделать, тренеры покупали новый костюм.

Я попробовал несколько раз принять снэп от Уитлоу, пока остальные стояли вокруг и отдыхали. В первый раз на пути мяча оказалась моя левая рука – я недостаточно раскрыл ладони – и снэпом мне выбило пальцы. Вскрикнув, я отскочил в сторону и стал вертеться на месте, пока боль не начал спадать. Немного погодя я привык, и практиковал получение снэпа при каждом удобном случае.

Что касается моей анонимности, то она закончилась в тот самый момент, когда я, спотыкаясь, подошел к центру в первый раз. Я мог бегать маршруты, не выдавая себя, но на позиции квотербека всё сразу же вскрылось. В тот вечер за ужином ветераны оглядывались на меня и смеялись: «Черт возьми, тренер… Я не знаю… Я не знаю куда…»

Ответить мне было нечего, а они лопались от смеха.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.