Иногда поздно ночью «индейцы начинали бунтовать», как это называл Джон Горди, и в общежитии начинались розыгрыши. Это был способ вымещения энергии, которая осталась у игроков после тренировок. Методы менялись из года в год, например, в один из сезонов это были водяные пистолеты. В год, когда я был с командой, это были устрашающие маски, и футболисты редко упускали возможность устроить розыгрыш.
Меня предупредили, что стоит ожидать от них разных ребячеств. Один мой друг пришёл повидать меня перед отъездом в Детройт.
«Футболисты это тупые спортсмены с казарменной психологией, мозги у них с горошину, в общем несносные дети-переростки», — заявил мой друг.
Он несколько лет отыграл за «Вашингтон Редскинс», но решил вспомнить о своей студенческой карьере в Бостонском колледже. Футболисты там жили в отдельном общежитии, которое студенты называли Манежем, — детям-переросткам и манеж нужен соответствующий. По вечерам после тренировок, когда кампус успокаивался, и студенты расходились по своим блокам, в Манеже происходил интересный ритуал — отчасти шуточный, но в то же время довольно серьёзный, как будто проводившие его спортсмены чувствовали, что должны подтверждать свою репутацию тупоголовых.
Я спросил его, что же там происходило? В общем, этот парень каждый вечер пробегал 100 ярдов лёжа в кровати. Все собирались вокруг, и кто-нибудь говорил: «По моей команде, на старт, внимание, марш!», и парень начинал с полной самоотдачей сучить ногами, кровать под ним прыгала, пружины скрипели и через 10 секунд или около того кто-нибудь говорил: «Время!», он останавливался, и тяжело дыша спрашивал: «Получилось?» Игроки качали головами, глядя на часы, и говорили: «Прости, Джон, но нет — не выбежал из 10 секунд. Ты пробежал за 12,2, может, в другой раз получится».
После этого начинался диктант, с той лишь разницей, что они записывали не слова, а звуки. Кто-нибудь спрашивал: «Как вы напишите «Йеееееее!!!» и издавал пронзительный крик, а сидевшие на койках игроки всерьёз думали над этим. Один из них мог спросить: «А как вы запишите это…» и издавал громкий звук с помощью губ и языка, имитируя приступ метеоризма. Тогда сидевший на кровати тэкл удивленно поднимал бровь: «Вот сейчас было сложно».
«Да ладно, я уверен, они это делали ради забавы», — ответил я и рассказал своему другу, что в нью-йоркском «Кофе Хаусе», где на обед любят собираться авторы журнала «Нью-Йоркер», эти заслуженные люди часто играют в похожие игры.
«Звуки, которые издают животные в разных языках – вот во что они играют», ‑ сказал я. «Кто-нибудь из редакции забегает в клуб и, перебивая сидящих за большим круглым столом, сообщает, что крик какого-нибудь животного по-польски звучит как «боу-уоу-уоу». Тогда за столом найдется человек, которого эта информация мало впечатлила, и заткнет его тем, что расскажет, какое животное имеют в виду индийцы, говоря «ква-ква-ква». Здесь никто не валяет дурака – вопросы задают сложные. Если ты скажешь, что французское «ми-ми» означает наше «мяу», а немецкое «уов-уов» — наше «гав-гав», на тебя даже не обратят внимания».
«То, что делают эти журналисты, это нечто специфическое – я имею в виду, что оно требует эрудиции», ‑ сказал мой друг.
«Мне кажется даже автор из «Нью-Йоркера» поломает голову над написанием звуков метеоризма», ‑ ответил я.
«Знаешь шутку?»
«Какую?»
«Тренер говорит: «Соберись, тот парень в линии уделывает тебя!» А игрок отвечает: «Не волнуйтесь, тренер, после пары моих ударов он будет таким же тупым как я»
«А, так ты об этой шутке», ‑ сказал я.
Он продолжал убеждать меня, что у основной массы футболистов мозги с горошину, и что мне не стоит искать среди них эрудитов. В «Вашингтоне» с ним не могли обращаться хорошо. Он продолжал отстаивать свою позицию и позвонил мне после моего возвращения из Детройта.
«Что скажешь?»
«О чём?»
Он рассказал, и я всё вспомнил. Это был его самый первый вопрос, он задал его даже раньше расспросов о моем здоровье.
«Ты был неправ», ‑ ответил я.
«Кучка Эйнштейнов, да? Не смеши!»
«Четыре года в колледже оставили на них след. Общий уровень интеллекта определенно выше, чему бейсболистов. В любом случае, твой вопрос звучит дико, нельзя обобща…»
«Ну и что они делают вечерами, книжки читают?»
«Нет», ‑ ответил я честно.
В лагере я не видел ни одной книги и не видел, чтобы кто-то писал письма. После завершения лагеря я не получил ни одного письма от игроков, с которыми договорился не терять связи. Всё наше общение происходило по телефону.
«Они воспринимают всё на слух, как и люди по всей стране», ‑ сказал я. «Интеллект тут ни при чём».
«И чем они занимаются?»
«Карты, музыка, разговоры. И надо сказать отличные разговоры, гораздо лучше, чем в местах, где они должны быть отличными».
«И никакого инфантилизма?»
«Да что с тобой случилось в «Вашингтоне»?», ‑ спросил я.
Я не стал ему рассказывать про взрослых мужиков, которые носятся по коридорам с водяными пистолетами в масках, как и о моем участии в этих розыгрышах. Иногда вечером я выглядывал в коридор и видел крадущийся отряд. «Как дела? Нужна помощь?», ‑ интересовался я.
Они знаком просили меня не шуметь, выдавали маску и уже вместе со мной продолжали красться по коридору.
«Детройт», как и ожидалось, имел давнюю репутацию во всём, что касалось розыгрышей и хулиганства. Джим Харди, который когда-то был сменщиком Бобби Лэйна на позиции квотербека, рассказал мне, как однажды, чтобы объявить о своем появлении в лагере (руководство команды уговорило его возобновить карьеру, и он явился в лагерь на неделю позже остальных) он не только арендовал небольшой частный самолет и пролетел над тренировочным полем, но и выбросил на игроков пару сотен раскрашенных в зеленый цвет «ракушек» для защиты паха .
«Пилот оглянулся и увидел, как я выкидываю эти штуки в окно. Он спросил: «Эй, что происходит?» Я потратил уйму времени на то, чтобы выкинуть это добро из самолета, окно открывалось не до конца. «Ракушки», ‑ ответил я. «Зеленые «ракушки». Нам пришлось сделать около двадцати кругов над полем, чтобы вывалить их все. Пилот был поражен этим и повторял: «Ну, если тебе это надо, значит надо». В итоге в самолете не осталось ни одной «ракушки», они все разлетелись по округе, висели на деревьях, крышах месяцами – представляешь, парень идет с девушкой по аллее, видит такую штуку на кустах и внезапно говорит: «Господи, это же зеленая…» Жены, жены игроков «Лайонс» во время того сезона надевали эти «ракушки» на игры, нет, не как мужчины, конечно же, а как часть прически, браслет или шарф и тому подобное дерьмо – девчонки использовали своё воображение по полной, нельзя было даже подумать, что надетые на них вещи это на самом деле «ракушки», Господи Боже…»
Когда я тренировался с «Детройтом», пранки не приобретали такого размаха. Самый изощренный аппарат для розыгрышей принадлежал Фрайди Мэклему и хранился в комнате для снаряжения. Это была железная клетка, в одном из углов которой стояла деревянная коробка с круглым отверстием, Фрайди называл её «коробкой с мангустом». Он расскажет вам, что там живет мангуст, и иногда из коробки показывается только его нос, так как он очень стеснительный. Объяснив всё это, он начнет стучать по клетке, чтобы мангуст вылез из коробки. Когда вы приближаетесь лицом к железным прутьям клетки, чтобы разглядеть животное, Фрайди нажимает на кнопку, крышка коробки подлетает вверх, и оттуда выпрыгивает кусок меха, выброшенный чем-то вроде катапульты. Получалось очень реалистично. Игрок, ставший жертвой пранка, некоторое время метался по комнате, пока не понимал, что его обманул облезший кусок меха.
Фрайди с большим успехом испробовал на мне свое приспособление. Вокруг стояла группа игроков, едва сдерживая смех, пока я приближался к клетке.
Фрейдизм смастерил ловушку сам и даже сумел заработать с ее помощью, сдавая ее в аренду тренеру «Детройт Тайгерс». Фрайди с удовольствием вспоминал реакцию некоторых жертв. Настоящим трофеем для него стал Джо Шмидт. Каким-то образом «мангуст» прицепился к нему, как будто впился зубами в его одежду. Шмидт с криками крутился на месте, отмахиваясь от куска меха «Для такого большого человека он неплохо двигался в тот день».
Другой хорошей жертвой был Роджер Браун. После нападения «мангуста» он стал крушить комнату, смахнув инструменты с верстака. Такие шутки всегда были опасны, так как должным образом напуганный крупный человек, а такими были все в «Лайонс», мог разгромить помещение, в особенности маленькие комнаты общежития.
Большинство приспособлений для розыгрышей были менее изощренными, чем коробка с мангустом Фрайди — у кого-нибудь могла быть подушка-пердушка, страшная маска, пластиковая змея, которую можно подкинуть на кровать, иногда можно было услышать выстрелы пистолетов-пугачей. Футболисты постоянно импровизировали с подручными средствами — например с пойманной у фонтана лягушкой. Одну такую положили под пепельницу, стоявшую на столе перед Роджером Брауном во время вечернего собрания. Сначала она двигалась, когда он этого не видел, но когда Браун услышал странный скрежет на столе прямо перед собой, он пригляделся к пепельнице. Она конвульсивно рванулась ещё раз, и Браун издал нечеловеческий крик, как раз когда Альдо Форте спросил, есть ли у игроков вопросы и комментарии к розыгрышу, который он нарисовал на доске.
«Вопросы есть?»
«Мужик, это что такое?!», -крикнул Браун, откинувшись на стуле.
Форте был напуган этим криком не меньше Брауна, и подумал, что он связан с его схемой, поэтому на мгновение обернулся к доске, чтобы проверить, все ли там верно.
Годом ранее лягушку подложили под пепельницу Алекса Карраса, и когда она начала двигаться, его глаза стали размером с его очки — именно так мне и рассказали — стул перевернулся, и Каррас с воем выбежал из класса, вероятно решив устроить спектакль. Как хороший клоун, он верно рассчитал время, и закричал именно в тот момент, когда Форте спокойно повернулся от доски к игрокам, размахивая потухшей сигарой.
«Вопросы?»
Каррас закричал, заставив всех подпрыгнуть на своих местах. Мы обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как он несётся мимо фонтана за угол, быстро перебирая ногами.
«Что случилось?» — спросил Альдо. «Что с Алексом?» Он посмотрел на игроков.
«Наверное в туалет захотел», — ответил кто-то.
В тот год Каррас был главным объектом розыгрышей, потому что его реакция всегда была очень яркой, неважно притворялся он или нет, что приносило огромное удовлетворение участникам. Другой привлекательной жертвой был Дик ЛеБо, прежде всего из-за того, что он любил что-нибудь напевать, и шутники могли незаметно к нему подобраться. 
ЛеБо был родом из Огайо, у него был отчётливый говор Среднего Запада, гнусавый и медленный, поэтому его песни под гитару было сложно разобрать. Это были душевные, полные меланхолии песни о бедности и неразделенной любви. У самого ЛеБо была репутация сердцееда. Худощавый, с телосложением баскетболиста-школьника, он отращивал волосы чуть длиннее, чем остальные. Его называли Рикки, но скорее не как сокращение от его имени Ричард, а как подражание именам звёзд подросткового кино и певцов, чьим манерам и образу он, как казалось, подражал. В клубе «Веселая гавань» он был отличным танцором и знал популярные в том году вариации твиста. Он отплясывал с равнодушием, близким к презрению, которое заставляло его партнершу танцевать ещё энергичнеее, хотя, как было принято во время таких танцев, ЛеБо не смотрел на неё, поглядывая то в одну сторону, то в другую, то поверх ее головы. Погруженный в себя, он всегда сохранял контроль над своими резкими, но изящными движениями.
По вечерам в общежитии он напевал что-нибудь под гитару или лежал на кровати как на пляже, с полузакрытыми глазами, мыча мотив какой-нибудь песни. В такие моменты шутники подбирались к нему, как матадор к быку и связывали ему шнурки ботинок или клали рядом с кроватью пластиковую змею. Любимым розыгрышем было напугать ЛеБо с помощью маски — внезапно выпрыгнуть на него или наклониться над его кроватью — тогда он подскакивал, как будто освоил левитацию. Часто устрашающие маски использовали поздно ночью, при этом облачённые в них игроки несли с собой свечу и издавали стоны, заходя в комнату ЛеБо. Хотя такой трюк проделывали с ним не раз, привыкнуть к такому тяжело, так что периодически его крик эхом разносился по коридорам.
Маски делались из тонкой эластичной резины и закрывали лицо носителя полностью, оставляя только небольшие прорези для глаз. Маски изображали головы вампиров, монстра Франкенштейна и других чудовищ, и внезапно увидеть их за углом было действительно страшно. Самая эффектная маска принадлежала Джо Шмидту, она выглядела как темно-серое лицо мумии, сморщенное как слоновья нога, с одиноким длинным зубом, торчавшим из пасти. Шмидт хранил маску на полке в своём гардеробе, и однажды Джон Горди позаимствовал ее, чтобы напугать ЛеБо. Согласно замыслу, Горди должен был залезть в гардероб ЛеБо и спрятаться там среди одежды. Дождавшись, когда жертва соберётся спать и подойдёт к гардеробу за хранившимися там туалетными принадлежностями, Горди выпрыгнул бы, издавая свой патентованный «крик мумии», который он мне однажды продемонстрировал, и который я с уважением выслушал.
Перед комнатой ЛеБо он напялил на себя маску, посмотрел внутрь и увидел, что тот лежит на спине и смотрит в потолок. Свет был включён. Гардероб находился сразу за дверью, Горди сделал два мягких шага по комнате и начал залезать в шкаф развернувшись спиной и присев, чтобы не задеть вешалки. Внезапно сзади себя, в глубине гардероба, он услышал дыхание и почувствовал чью-то руку у себя на шее, а потом услышал ещё и приглушённый крик, после чего издал вопль, который не имел ничего общего с фирменным «криком мумии», и вылетел из гардероба с пиджаком ЛеБо на плечах.
Я уже забыл, кто оказался за спиной у Горди в гардеробе, но думаю, что это был Пэт Стадстилл, который залез туда чуть раньше с теми же намерениями (они обсуждали такой трюк во время ужина за несколько дней до этого). У него была маска бледного вампира с торчавшими из пасти окровавленными клыками. Он надел ее, залез в гардероб и стал ждать, слушая пение ЛеБо. Он хотел выпрыгнуть с криком «Привет, Рикки!», изображая влюблённую девушку и обнять ЛеБо, когда тот подойдёт к гардеробу. В маске было душно, и Сталстилл уже терял терпение, как вдруг в и без того плохо освещённом гардеробе стало совсем темно, так как свет заслонил чей-то темный силуэт, осторожно залезавший внутрь, которым, разумеется, оказался Горди. Шутник пригляделся, полагая, что это ЛеБо, но увидел затылок маски, который был не менее пугающим, чем лицо — его покрывали сплошные морщины, и он напоминал выполненную в виде головы карту горной страны или колено старухи. От страха Стадстилл ударил Горди и непроизвольно втянул в себя воздух, вместе с которым ему в рот попала резина маски, после чего он стал задыхаться и кашлять. Это и был тот приглушённый крик, который услышал Горди, после чего вылетел из гардероба.
Что касается ЛеБо, то он услышал дикую возню и вскочил с кровати, чтобы увидеть, как из гардероба вылетела первая фигура в маске мумии и его пиджаке, а потом, разбрасывая одежду, размахивая руками и согнувшись пополам, появилась и вторая фигура в белой маске, которая была странным образом сморщена посередине лица (маска все ещё торчала во рту у Стадстилла).
Все это выяснилось позже, и прошло много времени, прежде чем была восстановлена полная картина случившегося.
Ночью накануне скримиджа в Понтиаке они попытались и меня разыграть с помощью масок. Было уже поздно, но я все ещё не спал, вглядываясь в темноту и думая о завтрашней игре, как вдруг услышал смешки и шёпот за дверью. Я увидел как она открылась, и в проеме показалась свеча, освещавшая маску — это было лицо мумии Джо Шмидта, за которой спрятался сам владелец — за спиной у него стоял Терри Барр и остальные, они улыбались и смотрели, что будет дальше. У них ничего не вышло — сквозь маску Шмидт увидел мою улыбку и смачно выругался.
«Плохо двигаетесь», — сказал я, используя футбольную терминологию. «Вы шумите как стадо баранов».
Часто этим всё и заканчивалось — шутник начинал смеяться под маской и выдавал себя. Но ходили слухи об одном игроке «Детройта», который относился к этому делу чрезвычайно серьезно — можно сказать, патологически серьезно. Его называли Бешеный Страшила.
Карл Бреттшнайдер
Никто точно не знал, кто скрывается под маской Страшилы, но игроки говорили о нем и считали, что его выход на охоту это только вопрос времени. Обычно он крался по коридору в 3 или 4 часа утра, заходил в комнату и душил жертву, быстро и крепко сжимая горло парня, после чего убегал по коридору, слыша кашель у себя за спиной. Он всегда работал в одиночку, никто никогда его не видел, возможно, он даже не носит маску. Почти все считали, что Бешеным Страшилой был Бреттшнайдер по прозвищу Барсук. Хотя сам он отрицал обвинения, в пользу этой теории говорило одно серьезное доказательство: изначально Барсук играл за «Кардиналс», где впервые и появился Бешеный Страшила, прославившийся своими ночными нападениями, о которых слышали в каждой команде НФЛ. Когда Бреттшнайдера обменяли в «Детройт», случаи удушения в «Кардиналс» прекратились. Справедливо и то, что в Крэнбруке нападений Страшилы пока не было, но все чувствовали, что это скоро произойдёт — просто пока Барсук опасается большого количества людей в масках, которые бегают ночью по коридорам. Он был в курсе случившегося с Горди в гардеробе у ЛеБо.
Однажды вечером мы сидели в чьей-то комнате и говорили о Бешеном Страшиле, когда кто-то спросил, что я думаю об этих розыгрышах. «Должно быть, ты считаешь, что мы кучка дебилов… что мы ведём себя… ну, как обезьяны».
«Да нет», — ответил я честно. «Я некоторое время учился в Кембридже, в Англии, так вот там такое происходит постоянно, а ведь это одно из лучших учебных заведений».
Им захотелось послушать об этом.
«В общем, искусство пугать людей называется там «хуверинг», в честь пылесоса «Хувер», — начал я. «Такие пылесосы стояли в шкафах уборщиц. Очень поздно, примерно в 3 утра, отряд студентов, в том числе лучших студентов, будущих парламентариев и адвокатов, вытаскивали один из пылесосов — желательно тот, что с большой круглой щеткой для полировки пола. Нужно было быстро перетащить эту штуку в комнату, поставить там и проверить, как она работает. «Хувер» издаёт отличный рёв, и если на нем установлена щетка для полировки, то пылесос начинал крутиться и двигаться по комнате — очень устрашающе».
Я продемонстрировал это, помахав руками, и игроки с пониманием кивнули.
«Итак, как происходил хуверинг. Вы забираетесь в чью-нибудь комнату ночью и в темноте… ну… включаете его… пугаете парня в комнате. Но главное веселье было в приготовлении к розыгрышу — сначала надо решить, кому поставить «Хувер», достать и проверить пылесос, потом отправить разведку в комнату этого парня за тем, чтобы немного выкрутить лампочки из люстры. Это нужно, чтобы свет не включился, когда мы врубим главный выключатель и заработает «Хувер». Иногда ты касаешься лампочки, пока рядом храпит хозяин комнаты, и чувствуешь, что она ещё тёплая, а значит он выключил свет только что. После этого заносили пылесос, включали его в сеть и выходили. Последний нажимал на главный выключатель и закрывал дверь. Внутри свет не включался, так как лампочки были выкручены, а «Хувер» начинал работать с пугающим ревом: мешок для пыли раздувается, щетка вращается, таская пылесос по комнате. Так что бедный парень просыпается, слышит шум, видит очертания этой штуки, которая двигается по комнате, натыкаясь на мебель, и первым делом бросается к выключателю, но свет, естественно, не работает. Часто парень бросался к двери, а мы, выглядывая из-за угла, видели как он, спотыкаясь, выбегал из комнаты. Это было главное удовольствие в хуверинге — увидеть, как взъерошенный парень выбегает в коридор. По большей части такого не происходило. Сначала мы слышали, что «Хувер» работает, потом он выключался, дверь открывалась и пылесос вылетал в коридор, с ужасным шумом приземляясь на выложенный каменной плиткой пол.
«Иногда парень высовывался из комнаты в коридор и кричал: «Кристофер Кори, когда ты уже повзрослеешь!» Кори был очень крупным парнем, который учился раньше в Итоне и постоянно думал о хуверинге — у него был специальный костюм, полностью чёрный, включая чёрные кроссовки, для того, чтобы его нельзя было заметить в темной комнате. Однажды вечером он зашёл ко мне, чем-то обрадованный, и рассказал, что несколько мальчиков приехали на прослушивания в хор нашего колледжа, один из лучших в стране, и их разместили где-то в здании. Мы с другими парнями собрались и устроили хуверинг одному из них. Я запомнил эту вылазку, потому что в этот раз пылесос продолжал работать, никто его не выключал, и мы слышали как вращающаяся щетка гоняет его по комнате. Вот упала стеклянная пепельница, а вот с лязгом опрокинулась урна. Мы ждали в коридоре и нервничали, потому что не могли посмотреть, что там происходит. Наконец, Кори вошёл и выключил «Хувер». Он рассказал, что мальчик из хора лежал в кровати, натянув одеяло на голову. Рассказывая эту историю позднее, Кори добавлял, что когда мальчик явился на прослушивание на следующее утро, он не смог выдавить из себя ни звука».
«Кроме звука «Хувер», наверное», — сказал один из игроков. Они внимательно слушали меня.
«Мне нравится это наблюдение — что лампочки оставались ещё тёплыми», — отозвался кто-то.
Тем не менее, я чувствовал, что для них включить пылесос в чужой комнате это цветочки, особенно после масок Джо Шмидта и нападений Бешеного Страшилы, и они были правы.
Этот разговор всех раззадорил, и немного погодя двое или трое из нас пошли к Джо Шмидту за его маской. Он хотел использовать ее сам. Когда мы зашли, он читал газету, но отложил ее в сторону, взял с полки маску и примерил.
«Давайте зададим Фрайди Мэклему?», — сказал Шмидт.
Маска смотрелась на нем по-настоящему ужасно.
«Быстро и просто», — сказал он.
«Он умрет со страху», — ответил я.
«Фрайди неубиваемый».
Мы поднялись на вторй этаж и прошли по холлу к последней комнате. Я уже был там в тот день. У Фрайди в шкафу стояла бутылка виски, и он предложил мне выпить. Мне было неудобно смотреть на то, как Шмидт надевает маску и поворачивает дверную ручку. Его не было какое-то время. Потом мы услышали чей-то визг, и из комнаты медленно вышел Шмидт, как будто был уверен, что тот, кто был в комнате, не погонится за ним.
Мы шли по коридору.
«Фрайди не было», — сказал нам Шмидт. «Но в соседней комнате сидел его помощник Джерри Коллинс. Так что пришлось шугануть его, это было прекрасно».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.