Предыдущие главы: 1, 2, 3, 4, 5 (начало), 5 (продолжение), 6, 7 и 8, 9, 10 (начало), 10 (продолжение), 11,12, 13 и 14, 15, 16, 17, 18 (начало)

Но в 1966 году мне было не до смеха. Первый тренировочный лагерь с Виннером оказался самым жестким за мои 4 года в лиге. Он сдержал обещание, и я сыграл по половине в каждом из выставочных матчей на позиции правого лайнбекера. Когда мы встретились с «Детройтом», я чувствовал себя нормально, но на одном из выносов, который был направлен прямо на меня, всё выглядело так, будто я уклонился от захвата – в какой-то мере именно это я и сделал. Я редко промахивался с захватами, став профессиональным игроком, но если я это и делал, то лишь из-за страха получить удар в голову. Я всегда старался пересилить этот страх, но временами он побеждал, и тогда я убирал лицо от колена бегущего на меня игрока. После этого мистэкла я занервничал и совершил ещё несколько ошибок.

Тогда Чак Друлис принялся отчитывать меня в перерыве матча. Он сказал, что я «испугался сунуть туда свой нос», добавив, что во время захвата я выглядел «почти женственно». Такая атака на мужское достоинство игрока является оружием судного дня в руках тренера. И это почти всегда работает, потому что в мужественности заключается идентичность футболистов. Однако эта мужественность постоянно находится под вопросом, так как её наличие зависит не только от того, проявит ли игрок страх на поле, но и от прихоти тренера. Большинство тренеров – Винс Ломбарди является классическим примером – дразнят игроков, давая им понять, что значит быть мужчиной, но каждый раз этот идеал оказывается недостижимым. Именно поэтому главным мотивом книги Instant Replay является постоянное беспокойство Джерри Крамера о том, что о нем думает Ломбарди. Поражает как очевидная неспособность Крамера противостоять этому человеку, так и свойственная ему необходимость сотворить из Ломбарди эпичную «отцовскую фигуру» (в психологии – человек, обладающий определенным влиянием, который служит эмоциональной заменой реального отца – прим. пер.).

Винс Ломбарди и Джерри Крамер после победы в Супербоул II

Секс в профессиональном футболе это странная штука. Однажды по лиге прошел слух о том, что в одной из раздевалок НФЛ практикуется гомосексуализм. Ветеран из той команды рассказал мне, что игроки, которые были «в программе», оставались после тренировки, ждали пока все футболисты традиционной ориентации выйдут и занимались своими делами. По его словам, в этом участвовало около 15 товарищей по команде.

Это, конечно, исключительный пример, но он подтверждает общее впечатление, которое сложилось у меня о футболистах: хотя они и выступают в образе супер-мужественных самцов, на самом деле их поведение находится под влиянием общепринятых норм. Футболисты, как продавцы пива и руководители рекламных компаний, постоянно говорят о сексе, о том, что им нужно с кем-то переспать или о том, что недавно им почти удалось это сделать. Но я заметил, что когда появляется реальная возможность, футболисты нервничают перед тем, как подойти к женщине так же, как нервничают перед игрой. Их поведение находится в диапазоне между мальчишеской стеснительностью и карикатурной грубостью. «У Бутча Макгуайра» и в других любимых заведениях «Кардиналс» мои товарищи по команде подкатывали к женщинам в стиле мафиози времен Аля Капоне с фразами вроде: «Эй, детка, хочешь заняться этим сегодня ночью?»

У некоторых игроков в выездных городах есть женщины, которых они регулярно навещают и открыто обсуждают. Но все разговоры характеризуются пуританскими взглядами на секс и подчеркнутыми двойными стандартами: жёны это непорочные создания, хранящие дом и детей, а остальные женщины просто мясо на вертеле.

Судя по тому, как они разговаривают, игроки рассматривают секс как нечто близкое к спорту. Поэтому они очень беспокоятся о «выносливости», своем «выступлении» и мечтают вызывать у женщины серию оргазмов так же, как мечтают сделать длинную серию захватов. Меня всегда поражало то, что футбол наполнен выражениями, которые имеют сильный сексуальный подтекст: «дыра», «попасть в дыру», «вставить сюда», «сунуть вперед» и так далее. Представление о своем теле, как об оружии, переносится с футбольного поля на частную жизнь игрока. В «Кардиналс», например, был футболист, который во время выездов в красках описывал то, как сильно он скучает по жене. Когда он отправлялся домой, то всегда говорил: «Сегодня ночью я по-настоящему накажу свою старушку».

После того как Друлис отчитал меня за мистэкл, Билл Коман начал вторую половину. Он отыграл третью четверть, а в заключительном периоде снова вышел я. К тому времени я успокоился и играл хорошо, но тот неудавшийся захват оставил в моем сознании ощущение провала. После игры я должен был пойти с другими игроками в заведение «Петушиный хвост», где собиралась следящая за модными тенденциями молодежь Детройта, но вместо этого вернулся в отель. Я помню, как сидел на кровати, абсолютно подавленный. Я знал, что упустил шанс стать стартовым лайнбекером и не мог понять почему. Я начал всерьез сомневаться в своей способности играть на профессиональном уровне, считал себя малодушным ублюдком и на полном серьезе подумывал о том, чтобы выпрыгнуть из окна 12-го этажа.

Прошел почти год, прежде чем я начал понимать, почему совершал ошибки в том конкретном матче и в некоторых других. Однажды я читал книгу Уайта «Общество на уличных перекрестках» в библиотеке Университета Вашингтона и дошел до описания отличного бейсболиста, который постоянно совершал ошибки, когда играл вместе со своей бандой. Он находился в середине иерархии банды, и во время игр подсознательно саботировал свои усилия, чтобы не выглядеть лучше лидера банды и не спровоцировать кризис. Я начал думать о моих отношениях с Биллом Команом и о его отношениях с остальной командой. Все игроки «Кардинался» признавали его одним из лидеров. Коман сохранял контроль над различными ситуациями внутри коллектива благодаря своему остроумию и едким комментариям, а также он был частью элиты, которая инициализировала новичков в организацию и задавала стиль «Кардиналс» вне поля. Мне стало ясно, что, возможно, на меня действовало то же самое социальное давление, которое действовало на бейсболиста из книги Уайта. Глубоко внутри я чувствовал, что не могу переиграть Билла Комана, хотя я и другие игроки знали, что как футболист я был лучше. Обойти его в борьбе за место в старте означало породить кризис в команде.

В 1966 году мы играли выставочный матч против «Рэмс» в Лос-Анджелесе. Прибыв на день раньше, Рик Сортун, Дэйв О’Брайен, Чак Логан и я взяли на прокат машину и отправились в Хермоса-Бич. Мы фантазировали о том, как было бы здорово иметь дом на пляже и не возвращаться в тренировочный лагерь. Вырвавшись из сугубо мужского окружения, мы буквально умирали при виде девушек в бикини. Мы оставили машину при себе и в день игры снова приехали на пляж, где пробыли до 15:30.

«Кардиналс» провели катастрофически плохую игру против «Лос-Анджелеса». К перерыву они вышибли из нас, особенно из защиты, весь дух, и Друлис принялся нас отчитывать. Он сказал, что рекомендует Виннеру оставить нас в отеле вместо того, чтобы дать нам свободную ночь. В итоге мы проиграли 32-14, и Друлис, верный своему слову, через Виннера объявил, что у нас будет около получаса на то, чтобы сделать себе сэндвич и что-нибудь выпить, прежде чем разойтись по комнатам. Любой, кто нарушал режим, должен был заплатить $1000 в качестве штрафа.

Мой сосед по комнате Дэйв Симмонс женился незадолго до лагеря и не виделся с возлюбленной уже 7 недель. Она приехала к подруге в Лос-Анджелес и, думая, что у нас будет свободная ночь, сняла номер в нашем отеле. Она даже смогла получить комнату прямо напротив нашей с Дэйвом. По дороге в отель Дэйв был подавлен. Его жена была в 9 метрах, а он не мог покинуть номер. Все остальные тоже были в бешенстве, хотя и по менее важным причинам. Некоторые парни были настолько злы, что бросали пепельницы и Библии из окон своих комнат на тротуар. До 2:30 утра Дэйв спрашивал меня, не придут ли с проверкой тренеры. Я уверял его, что прикрою его отсутствие, если они зайдут, и он, наконец, успокоился и пересек коридор, который отделял его от невесты. В 6 утра я услышал легкий стук в дверь, это был Дэйв. Я сказал ему, что тренеры не будут проверять нас утром, и он может идти обратно к жене до 9 утра, когда мы должны были грузиться в автобус. Он поблагодарил меня и ушел.

Третьим матчем была встреча с бывшей командой Чарли Виннера, «Балтимор Колтс». Я был приписан к команде возврата, и моей задачей было заблокировать кикера «Колтс» Лу Майклса. Виннер считал, что вместо блока поперек его тела, я должен заблокировать Майклса руками, как во время пасового розыгрыша. Виннер обещал, что в этом случае Майклс сразу остановится. Я ему не поверил, но подумал: «Ладно, он всё-таки тренер».

Лу Майклс

Майклс совершил начальный удар. Я побежал вперед, просто остановился перед ним и вытянул руки, как будто собираюсь его блокировать. Он так растерялся, что остановился как вкопанный на несколько секунд и только потом попытался меня обежать. К тому времени его товарищи по команде были в 30 ярдах впереди него. Во второй раз я проделал то же самое, и Майклс снова замер на месте. Это было прекрасно, я полностью выключал его из розыгрыша. Так как я останавливал его на их половине поля, то в середине построения открывалась огромная дыра для нашего ретернера. Когда я сделал это в третий раз, Майклс не на шутку разозлился и зарядил левым крюком мне в голову, правда, тут же закричал от боли, когда его кулак отскочил от моего шлема.

На следующем кикоффе (их было много, так как «Балтимор» выиграл 33-7) Майклс уже ждал моего движения. Я увидел, что он притормозил, отводя назад левый кулак, поэтому, вместо того чтобы остановиться как раньше, я ускорился и выставил ему поперечный блок. Он потерял равновесие и упал. Я быстро откатился в сторону, потому что услышал, как он гневно обозвал меня «долбанным новичком». Я вскочил на ноги, повернулся к нему и засмеялся, а потом ушел с поля.

Так как Билл Коман выиграл место стартового лайнбекера, я снова оказался в подрывных отрядах. На начальном ударе в матче открытия сезона я несся по полю, собираясь ударить клин, который включал в себя одного из самых крупных футболистов, которых я когда-либо видел, тэкла нападения «Филадельфии» Боба Брауна. Я бежал на него во весь опор, а игрок с мячом двигался примерно в 4 ярдах позади него. У меня был выбор: выбить Брауна, чтобы ретернер замедлился, и остальные могли его захватить, или сделать обманное движение вправо, уйти от Брауна влево и попытаться захватить игрока с мячом самому. Я показал Брауну хороший фэйк, но когда ставил правую ногу, чтобы оттолкнуться и уйти влево, он нанес страшный удар локтем, который попал мне в шлем сбоку. Я упал как подкошенный, и сильная боль пронзила мои шею и плечо.

Боб Браун (#76)

Я корчился от боли на поле, и «Кардиналс» взяли тайм-аут. Один из тренеров, Джек Роквелл, выбежал на поле, чтобы понять, в чем проблема. Они видели, как мне досталось, и думали, что у меня сломана шея. Полежав на земле, я почувствовал, что боль спала, и смог подняться и уйти с поля без посторонней помощи. На следующей неделе я пошел к неврологу, и он объяснил мне, что удар Брауна был настолько сильным, что растянул все нервы, которые идут вдоль правой стороны моего позвоночника. Это был самый сильный удар, который я получал за все 14 лет в футболе.

Продолжение