Предыдущие главы: 1, 2, 3, 4, 5 (начало), 5 (продолжение), 6, 7 и 8, 9, 10 (начало), 10 (продолжение),11,12, 13 и 14, 15, 16, 17, 18 (начало), 18 (продолжение)

19

По ходу сезона 1966 года я начал играть достаточное количество времени, главным образом на вторых и третьих даунах, когда тренеры видели явную пасовую ситуацию. Они знали, что я умею прикрывать хавбеков на пасовых розыгрышах лучше Билла Комана благодаря своей скорости. За сезон я отыграл примерно 40% снэпов защиты.

По окончании сезона я вернулся в аспирантуру Университета Вашингтона, перейдя на отделение социологии. Я продолжил свою политическую деятельности и всё больше втягивался в антивоенное движение. В апреле 1967 года я принял участие в крупном марше мира в Нью-Йорке, который посетило 300 000 человек. Через несколько недель я получил открытку от Рика Сортуна. Он сообщил, что приехал из Сиэтла в Сан-Франциско на массовый митинг за прекращение войны, который проходил на Кезар Стэдиум.

Рик Сортун на антивоенном марше

Примерно тогда же один студент, мой хороший друг, остановился у нас дома по дороге в Нью-Йорк и познакомил меня с курением марихуаны. Оно доставило мне огромное удовольствие. Той весной мой брат Деннис приехал в гости из Огайо. Он всерьез увлекся психоделиками и привез с собой приличный запас веществ. Одним прекрасным весенним вечером я впервые закинулся кислотой. Это было весело. Деннис остался у нас на неделю, и за это время мы принимали кислоту ещё пару раз. По ходу той недели я произнес пару речей для компании «Фальстафф». Противоречие между тем, что происходило в моей голове, пока я экспериментировал с кислотой, и тем, что происходило в коллективном сознании членов одного из «Львиных клубов» (Lions Clubs – международная общественная организация – прим. пер.), перед которыми я выступал, взрывало мне мозг.

Хотя я становился более подкованным в политическом плане человеком, я не вполне понимал, что футбол является политическим феноменом и зрелищем для погружающейся в хаос Американской империи. Но я чувствовал, что двигаюсь в этом направлении. Доктор Хоровитц, мой наставник в Университете Вашингтона, помог мне доработать мою студенческую работу о футболе, так как считал, что она подходит для публикации в журнале Trans-Action. В это время мой друг Джим Гиллеспи, который учился в Университете Южного Иллинойса в Эдвардсвилле, пригласил меня произнести антивоенную речь на двух собраниях братств в кампусе. Этот университет расположен в сердце Средней Америки. Его студенты приезжают туда из близлежащих городков. Несмотря на то, что они происходили из такого консервативного окружения и были шокированы тем, что профессиональный футболист критикует войну во Вьетнаме, они выслушали меня.

Три недели спустя Сторми Бидвилл, президент «Кардиналс», позвонил мне и назначил встречу на стадионе, чтобы обсудить нечто с глазу на глаз. Когда мы увиделись, он сообщил мне, что получил несколько гневных писем от людей из Университета Южного Иллинойса, и попросил рассказать, к каким антивоенным группам я принадлежу. Я ответил, что действую как частное лицо, а не представитель «Кардиналс» или какой-либо политической группы. Его беспокоило моё членство в движении «Студенты за демократическое общество». Я сказал, что не состою в этой организации, хотя многие мои товарищи по антивоенному движению являются её членами. Сторми заявил, что уважает мое право на протест против войны, но предупредил меня о том, что различные группы попробуют использовать моё имя в своих целях, так как я был профессиональным футболистом. Мы расстались без враждебности, хотя это был отнюдь не последний разговор на эту тему.

Жизнь футболиста волей-неволей делает его жертвой шизофрении. Полгода я был футбольной звездой, но вторую половину года я был совершенно другим человеком. После второго курса «Сиракьюз» я быстро осознал, что если хочу расти эмоционально и интеллектуально, то должен как можно дальше отойти от «футбольной ментальности». Я понимал, что футбол дал мне возможность учиться, а также то, что обучение должно стать для меня самой главной вещью на протяжении нескольких лет, которые я проведу в «Сиракьюз». Это не значит, что у меня был иммунитет к футбольной этике – напротив, футбол сформировал мою индивидуальность. Прежде, чем я смог покинуть футбол, я должен был понять, что значит быть личностью. Человеку, который вырос вне мира спорта, это покажется не таким уж сложным делом. Однако для спортсмена стать настоящей личностью, втянуться в жизнь за пределами поля является серьезной проблемой. Я подозреваю, что нечто похожее испытывает священник, который всегда жил в монастыре и ушел оттуда, завел семью и пытается начать новую жизнь.

В начале июля 1967 года мы со Стэйси купили старый дом в Сент-Луисе. Мои младшие братья Деннис и Джо помогли нам с переездом. Когда всё было сделано, Деннис рассказал, что у него с собой есть немного кислоты. Они со Стэйси решили принять её, но я, подумав пять минут, отказался. Заплатив за дом, мы оказались почти без денег, и я должен был пробиться в команду, чтобы остаться на плаву. До тренировочного лагеря оставалась неделя, и я думал, что прием кислоты снизит мой футбольный настрой, над которым я работал с мая.

Так как в сезоне 1966 года защита «Кардиналс» лидировала в лиге, а я хорошо играл на позиции лайнбекера, на 1967 год я получил контракт стоимостью $21 000. Наш стартовый левый лайнбекер Ларри Столлингс был призван в армию, чтобы отслужить положенный срок в рамках программы Корпуса подготовки офицеров запаса, и я ожидал, что смогу регулярно выходить на поле. Но тогда я думал о других вещах. Я испытывал чувство вины за то, что играю в футбол и впервые не был морально готов к тренировочному лагерю. Я утратил желание биться, и это меня угнетало. В каком-то смысле я чувствовал себя, цитируя Боба Дилана, «пешкой в их игре». Тем не менее, несмотря на сильное желание отойти от футбола и посвятить больше времени политической деятельности, игра была единственным источником моего дохода. Было и ещё одно обстоятельство: отыграв сезон 1967 года, я становился ветераном с пятилетним стажем и мог рассчитывать на пенсию НФЛ.

Я был одет в форму и направлялся на тренировочное поле, готовясь к первому большому скримиджу, когда ассистент подбежал ко мне и сообщил, что мне поступил экстренный звонок. Я рванул в офис тренировочного лагеря, который располагался в общежитии. Здесь сидела секретарша и была отдельная комната для Билли Бидвилла с телетайпом, на котором распечатывались списки на отчисление и информация об обменах из офиса НФЛ. Пока я бежал, в моей голове промелькнуло множество мыслей о том, что с детьми или Стэйси произошло что-то серьезное. Вместо этого, мой брат Роджер сообщил о том, что Денниса арестовали прошлой ночью и назначили залог в $8 000. Роджер хотел спросить, смогу ли я дать $800 на выкуп. Казначей «Кардиналс» Чарли Ши находился в тот момент в офисе, и я рассказал ему о своей проблеме. Я попросил выдать часть моей зарплаты авансом и посадить на самолет до Кливленда этим же вечером. Я провел ужасный скримидж и был расстроен как своей игрой, так и мыслями о своем брате.