9
Зимой на третьем курсе я много думал о лжи и несоответствиях, которые сопровождали игру в футбол за «Сиракьюз». Я был сбит с толку и стал быстро разочаровываться. Мы со Стейси расстались, я перестал учиться и чуть не вылетел за неуспеваемость. Тогда я много читал – такие книги как «Рождение и гибель смысла» Эрнеста Беккера, «Контрапункт» Олдоса Хаксли, «В дороге» Джека Керуака – и проводил много времени в барах за дружескими разговорами и выпивкой. Моя жизнь оказалась в низшей точке. К началу весенней практики я больше не хотел быть фанатичным игроком. Мистер Дэвидсон, которого фирма перевела в район Сиракьюз, однажды пришел на нашу тренировку. После скримиджа он посмотрел на меня с чем-то вроде презрения и сказал:
«Дэйв, ты выставил один хороший блок, но что ты делал всё остальное время?»
Я стыдливо опустил голову. Что интересно, тренеры опасались о чём-либо спрашивать или что-то мне говорить. Как мне объяснили, они думали, что меня в любой момент прорвёт, и я снова стану прежним убийцей. Но после двух недель тренировок я симулировал пару травм и отдыхал до конца весны.
К началу лета я должен был решить – останусь я в «Сиракьюз» или уйду. Я должен был знать наперед, что буду делать. Основа футбольной психологии – не быть «слабаком», который легко бросает начатое дело. Особым табу в мире футбола считается завершить карьеру, когда для тебя настали плохие времена, как это было со мной. Уйти значило признать свою слабость. Когда я оказывался на распутье, то не видел стоящих альтернатив футболу. Я представлял себе выбор так: либо я продолжу играть в футбол, либо просто деградирую.
Я решил остаться в «Сиракьюз» и играть. Я мог просто так получить 6 оценок и поднять свой средний балл, но захотел сделать всё по закону и записался на 2 общих курса. Нам со Стейси нужны были деньги, поэтому с полуночи до 8 утра я грузил мешки с хлоридом кальция. Я получил необходимые для допуска к соревнованиям оценки и, благодаря работе, набрал хорошую форму к началу предсезонных тренировок.
Я постарался вернуть былой настрой и хотя бы на время решил свои проблемы с игрой. Я взял себя в руки и провел хороший год: меня выбрали как на игру «Востока» против «Запада» в декабре, так и на Матч всех звезд под эгидой Ассоциации тренеров в июне.
На игру против «Оклахомы» меня выбрали капитаном, и это заставило меня быть хорошим примером для команды на протяжении всей недели. На одной из тренировок я заметил двух людей в деловых костюмах, что-то обсуждавших с Беном. Один из них указал на меня, и все трое начали кивать головами. Я был на четвертом курсе, и тренеры упоминали о том, что профессиональные команды должны мной интересоваться. Внезапно я понял, что те двое были скаутами. На той тренировке я и так работал на высоких оборотах, но теперь старался изо всех сил. К концу тренировки я был как выжатый лимон. Когда я уходил с поля, Бен подозвал меня к себе. Он спросил, заметил ли я двух мужчин в костюмах. Я не хотел, чтобы Бен думал, будто я выкладывался, дабы произвести впечатление на скаутов, поэтому промямлил что-то про то, что заметил их, но был слишком увлечен тренировочным процессом и не обратил на них особого внимания. Тогда он спросил, понял ли я, кто они. Я уже собирался сказать, что это скауты, но осёкся и скромно признался в том, что не знаю, кто это был.
«Дэйв, это детективы из полиции Сиракьюз, и у них есть ордер на твой арест за 55 неоплаченных штрафов за парковку».
Джо Сомбати, один из ассистентов, несколько раз за третий курс предлагал внести меня в тайную «зарплатную ведомость». Я отказывался, хотя это приносило бы в месяц около $100, в которых я отчаянно нуждался. Я думал, что это даст им ещё больший контроль над моей личной жизнью, которую я сам себе пообещал держать отдельно от футбола. Сомбати постоянно недоумевал:
«Дэйв, что с тобой не так? Другие ребята всегда просят больше денег, а ты от них отказываешься. Я тебя не понимаю. Ты первый игрок в «Сиракьюз» на моей памяти, который отказывается от денег».
Я задавался вопросом, зачем они предлагают деньги именно сейчас? За первые два года моё финансовое положение изменилось не сильно, поэтому предложение не было продиктовано заботой о моём благополучии. Потом я понял: на тот момент я утвердился как один из лучших игроков, а на первых двух курсах получил награду лучшему студенту-спортсмену университета. Это сделало меня идеальным примером того, что атлеты «Сиракьюз» являются целеустремленными, умными и благовоспитанными молодыми людьми. Несмотря на это, я продолжал общаться с «битниками» и читать «вредные» книги. И хотя к середине третьего курса я продолжал эффективно работать на поле, они заметили, что футбольный образ жизни становился мне всё более чуждым. Мой вклад в футбольную программу начинался и заканчивался на игровом поле, но тренерский штаб хотел большего. Возможно, они думали, что я подчинюсь правилам, когда приму регулярные выплаты.
Я продолжал отказываться до середины четвертого курса. Тогда я почувствовал, что неважно, сколько спортивный отдел мне предложит — $100 или $1000 – деньги не заставят меня изменить свой образ жизни и не смогут компенсировать то, через что я проходил. Поэтому когда Сомбати в очередной, наверное двадцатый, раз предложил мне деньги, я ответил: «Ок».
Он сказал, что я должен буду прийти в офис Syracuse Herald Journal и пообщаться с одним из их редакторов, ярым футбольным болельщиком, чтобы получить свои деньги. Игроки называли таких парней «нюхачами». Это были состоятельные жители Сиракьюз, которые вкладывали средства в фонд нашей тайной «зарплаты» ради привилегии пообщаться с именитыми футболистами. Я пришел и проговорил с тем парнем около 2 часов. Разговор ни разу не коснулся денег. На следующий день я встретил Сомбати, и он сказал, что встреча прошла как надо, а конверт с деньгами ждет меня на стадионе. Следующие 2 месяца я каждую неделю забирал конверт с $30 у секретаря Бена, до тех пор пока не получил бонус за подписание профессионального контракта.
В ноябре я получил письмо от «Папочки» Уолдорфа, главного скаута «Сан-Франциско Фотинайнерс», который проинформировал меня о том, что его клуб хочет меня задрафтовать. В ночь драфта я был разбужен междугородним звонком от Чака Друлиса, тренера защиты «Сент-Луис Кардиналс». Перекрикивая помехи, он сообщил, что «Кардиналс» выбрали меня.
Тогда я не следил за профессиональным футболом и спросил:
«Сент-Луис Кардиналс»?», — я подумал, что это команда из Континентальной Лиги.
«Да, Сент-Луис! Ну, знаешь, старые «Чикаго Кардиналс», — прокричал Друлис.
Тогда я вспомнил, что будучи ребенком ходил на матчи в Кливленде, где «Браунс» периодически избивали команду, носившую забавные красные бриджи.
По пути в Сан-Франциско на игру «Востока» против «Запада», я решил остановиться в Сент-Луисе, чтобы обсудить мой контракт с руководством «Кардиналс». Перед отъездом я зашел к Бену Шварцвальдеру за советом, который сейчас студенты получают от законных представителей. Но даже несмотря на то, что я был одним из немногих игроков, которые выходили в старте 3 года подряд под его руководством, у Бена не нашлось для меня времени:
«Поговори с Сомбати. Он разбирается в профессиональном футболе. Может быть, он поможет».
Сомбати, который считался экспертом в про-футболе, предположил, что Друлис и «Кардиналс» будут честны и щедры по отношению ко мне. Он посоветовал мне не торговаться, чтобы они не поставили под сомнение мою искренность и не увидели во мне потенциальную проблему.
Я и Стейси прилетели в Сент-Луис в конце декабря и провели там выходные. Следуя совету Сомбати, я сразу подписал контракт с «Кардиналс». Он был скромным даже по тем временам: $9000 зарплаты и $2000 в качестве подписного бонуса. Я не стал торговаться, хотя позднее узнал, что игроки моего уровня получали больше денег и выбивали себе контракт, который команда не могла расторгнуть в одностороннем порядке. Они извлекали выгоду из противостояния НФЛ и Американской Футбольной Лиги. Я так и не понял, зачем Сомбати посоветовал мне быть таким сговорчивым.
После подписания соглашения с «Кардиналс» — и с $2000, прожигавшими дыру в моем кармане – я вылетел в Сан-Франциско на игру «Востока» и «Запада». Тренерами «Востока» были Джек Молленкопф из
Ара Парсегян
«Пердью», Фрэнк Ховард из «Клемсона» и Ара Парсегян из Северо-западного Университета. Молленкопф большую часть времени проводил общаясь с прессой, и никто из игроков не успел с ним познакомиться. Парсегян оказался полным энтузиазма тренером, нацеленным на победу. Его яркая внешность и дружелюбное обращение произвели хорошее первое впечатление. Большинство игроков отнеслись к тренировкам перед игрой против «Запада» несерьезно. Позади у нас был долгий сезон, и мы были в хорошей форме, поэтому считали, что единственной нашей задачей было достичь сыгранности. Однако Парсегян подошел к этому матчу с таким рвением, будто мы играли в Национальном финале. Он был настолько одержим желанием победить, что не смог адаптироваться к должности тренера команды Матча всех звезд. Пару дней мы терпели его фанатичные тренировки, но, в конечном счете, попросили его успокоиться.
Фрэнк Ховард, главный тренер «Клемсона», отвечал за защиту. Таких людей я ещё не встречал: он выглядел и говорил в точности как шериф из телевизионной рекламы автомобилей «Додж».
Фрэнк Ховард
Он «влюбился» в Джона Мэкки, моего черного товарища по «Сиракьюз», потому что тот был готов играть на любой позиции. В «Сиракьюз» он играл на трёх или четырёх позициях и был знаком с каждой из них. Казалось, что Ховард был поражен тем, что «цветной пацан» научился играть сразу на нескольких позициях.
«Мэкки, ты меня удивляешь. Не знаю, откуда ты взялся, но я рад, что они тебя прислали», — говорил Ховард и всегда добавлял: «Откуда бы ты ни приехал, ты там отлично загорел».
Обычно Ховард называл всех игроков «пацанами». Если он забывал твоё имя, что происходило регулярно, то просто орал: «Эй ты, пацан!»
Никто ничего не говорил Ховарду насчёт его поведения, так как он был ходячей карикатурой.
Организаторы матча оплатили перелет женам игроков. Однажды Эд Бадд и я оставили их в мотеле и пошли выпить с Доном Чуи и Доном Браммом. Чуи начал рассказывать о бензедрине (название, под которым амфетамин выпускался в США — прим. пер.), а я спросил его:
«Что такого в бензедрине? Он правда помогает играть лучше? Мы в «Сиракьюз» его не использовали».
Чуи посмотрел на меня с недоверием, как будто подумал, что я его разыгрываю. Он сказал, что в «Клемсоне» бензедрин употребляют галлонами и отказывался верить, что в «Сиракьюз» его не используют. Брамм сказал, что в «Пердью» его тоже никто не принимал. Убедившись, что мы не шутим, Чуи пообещал, что даст нам его попробовать:
«Я потратил годы на поиски лучшего бензедрина и думаю, что нашёл его. У меня с собой три порции и я раздам вам их перед игрой».
После предматчевого обеда я и Брамм зашли в комнату Чуи. Он выработал точный график приёма бензедрина, следуя которому можно извлечь из этого вещества максимальную пользу. Чуи хранил его в алюминиевой фольге, и прямо перед посадкой в командный автобус налил стакан воды и поставил на стол. Мы собрались в круг, и тогда Чуи бережно развернул фольгу. Он запил свою таблетку глотком воды и передал стакан мне. Приняв свою часть, я отдал стакан Брамму. Это напоминало торжественный ритуал.
Мы погрузились на автобус, который должен был отвезти нас на «Кезар Стэдиум». На подъезде к Сан-Франциско я понял, что таблетка начала действовать. Было похоже, будто я Кларк Кент, который попал в телефонную будку и стал Суперменом. Я был напряжен, меня разрывала энергия, но в то же время я сохранял полный контроль над собой. Я был уверен, что смогу сделать на футбольном поле всё, что угодно.
Бензедрин в совокупности с отличными физическими кондициями позволил мне отыграть весь матч без усталости. В последние минуты игры я был так же силен, как и в первой четверти, и даже получил несколько голосов при выборе лучшего лайнмена матча. Я жалел только о том, что подписал контракт с «Кардиналс» неделей раньше. После такого успешного выступления я мог рассчитывать на несколько лишних тысяч в контракте.
На вечеринке с командой я почувствовал усталость, но был всё ещё напряжен и возбужден. Позже я не смог уснуть и становился всё более и более раздражительным. Я сходил в аптеку за снотворным, но оно не помогло, и весь следующий день я был ужасно нервным. Тогда я не знал, что большинство парней использовали барбитурат, чтобы успокоиться после игры. Сегодня я знаю множество игроков, которые не могут освободиться от этой комбинации веществ, а также знаю профессиональные команды, которые раздают амфетамины и барбитураты как дешевые леденцы.
Несмотря на то, что бензедрин помог мне в матче «Востока» и «Запада», я редко использовал его на протяжении профессиональной карьеры. Хотя его применение опасно для здоровья, меня это не сильно заботило. Главным аргументом было то, что я хотел играть без использования искусственных стимуляторов. Для меня важной частью игры был психологический вызов, и я стремился преодолеть его своими силами, без помощи препаратов.
Я не уверен, что бензедрин действительно помогает играть лучше. Многие игроки верят в это; другие говорят, что вещества просто создают у тебя иллюзию хорошей игры. Я знаю, что те, кто регулярно их используют, быстро к ним привыкают и начинают принимать даже перед тренировками. Употребление бензедрина среди студентов и профессионалов растет, и пока он помогает парням играть «лучше», тренеров не заботит его широкое распространение.
Последний семестр в «Сиракьюз» стал для меня наиболее продуктивным, прежде всего потому, что теперь футбол был позади. Я получил представление о том, какой может быть настоящая учёба, в особенности благодаря семинарам «Образование и общество», которые вёл Хэнк Весснер, один из немногих преподавателей, веривших в способность студентов вовлечь себя в серьёзную работу. Хэнк был первым преподавателем, обсуждавшим в аудитории проблемы, с которыми я не раз сталкивался лично за годы, проведенные в «Сиракьюз». Он постоянно заставлял нас ставить под сомнение всю концепцию образования, сравнивал то, каким должно быть образование в идеале с тем, что происходило в «Сиракьюз». Я обсуждал с Хэнком мою роль в «Сиракьюз» как футболиста и отношение, которое имела футбольная программа к остальному университету. При его поддержке я написал курсовую работу о роли футбола в высшем образовании. В ней я показал, что студенческий футбол полностью противоречит заявленным целям высшего образования, объяснив научным языком то, что чувствовал сам, начиная с первого курса. Впервые я осознал, что сомнение в существующем порядке вещей является здоровой реакцией, и в нём нет ничего постыдного.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.