Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Часть четвертая

Часть пятая (начало)

Часть пятая (продолжение)

Часть шестая

Часть седьмая и восьмая

Часть девятая

Часть десятая (начало)

Часть десятая (продолжение)

Часть одиннадцатая

12

На следующий день после обеда состоялось общее собрание команды. Меня оно слегка удивило, так как выступавшие на нём люди не были напрямую связаны с футболом: это были два бывших агента ФБР и Казначейства, которых комиссионер Пит Розелл нанял, чтобы следить за игроками и лигой. Оба мужчины были внешне непримечательны, и я не могу вспомнить их лица, зато хорошо помню их выступление. Это была торжественная проповедь об опасности, которую представляет организованная преступность, а также предупреждение о том, какими способами любители ставок могут получать различную информацию о предстоящих матчах – например, узнавать, кто из футболистов травмирован и не примет участие в игре. Агенты пытались произвести на нас впечатление, рассказав о сети информаторов и обширных контактах, которыми они располагают в каждом городе, где проходят матчи НФЛ. По словам агентов, с нашей стороны было бы глупо надеяться перехитрить их.

Эти люди спустя несколько лет преследовали Джо Нэмета (в 1969 году НФЛ потребовала от Нэмета продать его долю в баре Bachelors III, в котором по слухам собирались члены мафии — прим. пер.), они же вместе с ФБР расследовали мою антивоенную деятельность и собирались проводить рейды по борьбе с наркотиками, когда всё больше и больше игроков начало их употреблять. Но в мой первый год в лиге они были просто ещё одним символом лицемерия: пока они докапывались до нас, все были более-менее в курсе того, что некоторые владельцы клубов довольно часто делают ставки.

UNITED STATES - JULY 18: Pete Rozelle and Joe Namath share some thoughts and laughs together at press conference. Pete and Joe announced at Rozelle's Park Ave. office that Namath had sold his interest in Bachelors III. Weeks ago, Namath had retired from the champ Jets rather than sell out, as demanded by Rozelle. It was a matter of principle. "I'd stand on my principle if it were only me, but...", said Joe. Now Namath can go back to being the superboy he's always been. (Photo by Mel Finkelstein/NY Daily News Archive via Getty Images)

Пит Розелл и Джо Нэмет на пресс-конференции после продажи Нэметом доли в Bachelors III

По дороге на свою первую встречу с «полицией» НФЛ я столкнулся с Эдом Хенке. Он остановил меня и сказал:

«Тренер Друлис хочет видеть тебя в своем кабинете».

Моё сердце забилось: учитывая тот факт, что они вытащили меня с собрания, к которому так серьёзно относились, я был уверен, что меня отчислят. Помню, как шел по холлу общежития в комнату Друлиса, пока остальные игроки проходили мимо в обратном направлении.

«Вот что значит быть отчисленным», — подумал я, но удивился своему спокойствию.

Я постучал в дверь, и Друлис крикнул, чтобы я вошел. Своим монотонным голосом Чак прохрипел:

«Дэйв, мы выставляем тебя на вэйвер».

Хоть я и ожидал этих слов, от моего спокойствия не осталось и следа. Чак не мог не заметить отчаяние на моем лице. Он продолжил:

«Однако Сторми [Сторми Бидвелл, владелец «Кардиналс»] попросил меня обсудить детали твоего нынешнего контракта».

Я не мог понять, к чему он клонит. Чак продолжил:

«Раз уж у тебя сломано запястье, мы на 30 дней отправим тебя на вэйвер для травмированных. Если ты согласишься с повышением зарплаты на $500 на следующий год, то мы сделаем твой нынешний контракт стоимостью $9000 нерасторжимым (в оригинале: no-cut contract — прим.пер.)».

Я едва смог сдержать себя. В течение одной минуты я прошел путь от возможного отчисления до заключения нового контракта. Казалось, что Друлис нервничал в ожидании моей реакции, но я тут же согласился и подписал оба контракта. К тому времени я полностью обеднел, и сделал бы многое ради безопасности, которую гарантировал нерасторжимый контракт.

Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда «Кардиналс» определенно хотели оставить меня в команде и, зная о моём финансовом положении, предложили нерасторжимый контракт, преследуя две цели. С одной стороны, это предложение убедило меня подписать контракт на следующий год, а с другой – уменьшало вероятность того, что меня с вэйвера подберет другая команда, ведь помимо того, что она не знала серьезность моей травмы, ей пришлось бы считаться с тем, что в «Кардиналс» мне дали нерасторжимый контракт. Это было важно, так как «Кардиналс» хотели включить меня в состав, когда я им понадоблюсь по ходу сезона. Если после 30 дней меня никто не подбирал, то я попадал в тренировочный состав «Кардиналс», откуда меня можно было вернуть в активный ростер в любой момент.

Я покинул комнату Друлиса в отличном настроении и успел лишь к концу встречи с агентами службы безопасности Розелла. В тот день мы сыграли короткий скримидж, и для меня он прошел хорошо. Вечером Ларри Столлингс сказал мне:

«Ты выглядишь счастливым. Отлично показал себя на тренировке».

Я рассказал ему о том, что согласился на новые условия Друлиса, и теперь меня не могли отчислить из команды. Позже я спустился в холл к таксофону и позвонил Стэйси в Рочестер. Мы были рады, потому что теперь у нас были деньги как минимум на ближайший год. Я сказал Стэйси, чтобы она начинала собирать вещи для переезда в Сент-Луис, и что я попробую вернуться до начала сезона, чтобы ей и Крису не пришлось переезжать одним.

cards-bears

Следующий предсезонный матч состоялся в Чикаго, где нам противостояли «Медведи». Хотя я официально находился на вэйвере и не мог играть, я всё ещё чувствовал себя частью команды, ведь тренировался с ними каждый день. Так как никто из тренеров не возражал, я переоделся в игровую форму. Я по-прежнему хотел быть частью команды, а также боялся, что если не переоденусь, то тренеры заподозрят меня в плохом отношении к делу. Я вышел с командой на разминку и обменялся приветствиями с линейным нападения «Чикаго» Роджером Дэвисом, который был моим земляком и выигрывал с «Сиракьюз» Национальный чемпионат, когда я учился на первом курсе.

Перед самым началом игры Друлис заметил меня, когда я пробегал вдоль бровки с другими футболистами. Увидев, что я горю желанием играть и готов выйти на поле, он занервничал. Друлис наставлял меня в серьезной, но в то же время доброй манере:

«Послушай, Дэйв, если кто-то из тренеров случайно отправит тебя на поле, ради Бога, не выходи. Понимаешь? Ты на вэйвере и официально вне команды. Если ты появишься на поле во время игры, нас ждут серьезные проблемы с комиссионером».

Уходя, Друлис по-прежнему нервничал, он думал, что я не вполне понял его слова. Я рвался в игру, и если бы тренер назвал моё имя, то я пулей выбежал бы на поле.

Последняя выставочная игра против «Миннесоты» проходила в Сент-Луисе, но на этот раз, вместо того, чтобы остаться с командой, я вылетел в Рочестер. Матч с «Чикаго» неделей ранее показал, что было глупо надевать форму, если мне запрещено играть. Стэйси и я сложили наши пожитки в «Фольксваген» и отправились в Сент-Луис. Куча вещей на крыше машины возвышалась на полтора метра. Крис ехал на заднем сиденье, практически заваленный кучами одежды, кастрюлями и сковородками, а моя собака Сэм ехала на полу, в ногах у Стэйси. Мы выглядели и в какой-то мере чувствовали себя «оки» (прозвище переселенцев из Оклахомы – прим. пер.) из романа Стейнбека, которые отправились на Запад за лучшей жизнью. С тех пор для игроков всё изменилось в лучшую сторону, но большинству новичков наш опыт по-прежнему ближе, чем водоворот роскоши и дурной славы, окружавший О. Джей Симпсона в тренировочном лагере.

13

Мы провели в Сент-Луисе всего несколько недель, когда Стэйси была приглашена на вечеринку для жен футболистов в дом Джуди Рэндл, чей муж Сонни играл сплит-эндом в «Кардиналс». Придя на мероприятие, Стэйси заметила, что там не было жен чернокожих игроков. Когда она спросила об этом Джуди, то получила в ответ холодное молчание; она испугалась, что это может обернуться проблемами для меня, поэтому не стала развивать эту тему. Весь оставшийся вечер жены других игроков держались в стороне от Стэйси, и когда она вернулась, я заметил её возмущение. Мы поговорили с ней об этом, но я не смог пролить свет на проблему.

Несколько недель спустя Стэйси пошла на другую вечеринку, которую проводила Джоэн Коман. Её муж Билл, стартовый правый лайнбекер, сказал во время тренировочного лагеря, что у меня есть хорошие шансы на попадание в команду, так как моими конкурентами на позиции лайнбекера были «два тупых нигера, настолько глупых, что они с трудом завязывают шнурки». Я рассказал об этом случае Стэйси, чтобы она не ожидала увидеть на вечеринке жен черных игроков, но она снова спросила у хозяйки, в чём причина такого положения вещей. В отличие от Джуди Рэндл, Джоэн коротко ответила:

«Их не пригласили».

«Хорошо, но почему?»

«У них есть свои дела», — ответила Джоэн.

«Откуда ты знаешь, ты у них спрашивала?» — не успокаивалась Стэйси.

«Нет», — выразительно ответила Джоэн и ушла.

С тех пор Стэйси не ходила на вечеринки к женам других игроков на протяжении 5 лет, пока Ди Энн Уилсон – жена знаменитого сейфти «Кардиналс» Ларри Уилсона – не устроила вечеринку, на которую позвала всех, независимо от цвета кожи.

Мой 30-дневный период на вэйвере подошел к концу после второй игры регулярного сезона, меня никто не подобрал, и я официально примкнул к тренировочному составу «Кардиналс». Вся эта ситуация с вэйвером не сильно меня беспокоила. Я продолжал получать зарплату и тренироваться с командой. Единственным ограничением было то, что я не принимал участие в матчах. Одной из моих задач в качестве члена тренировочного состава была помощь линейным-новичкам Сэму Силасу и Бобу Рейнольдсу, которые отрабатывали на мне технику блока. Три дня в неделю тренер линии нападения Рэй Прохаска оставлял нас после того как заканчивалась общая тренировка. В то время я весил 98 кг, а Силас и Рейнольдс – в районе 120. Под руководством Прохаски мы вставали лицом к лицу и начинали схватку. День за днем мы бились, пока не наступала ничья. Мы сражались как животные в яме, а Прохаска стоял рядом и улыбался – больше всего футбольные тренеры любят смотреть на то, как два парня выбивают дерьмо друг из друга. Когда борьба становилась особенно ожесточенной, Прохаска звал главного тренера Уолли Лемма понаблюдать за этой забавой.

lou-groza

Лу Гроза

В восьмой игре сезона наш играющий тренер Эд Хенке серьезно повредил локоть и был помещен на вэйвер для травмированных, а я занял его место в активном ростере. Моим первым профессиональным матчем стала встреча в Кливленде с «Браунс»  – командой, на которую я регулярно смотрел в школьные годы и чья главная звезда, Джим Браун, однажды стал моим примером для подражания. Я не сыграл ни одного снэпа в защите, зато выходил во всех «подрывных отрядах». На начальном ударе моей задачей было заблокировать Лу Грозу, нестареющего кикера «Браунс». Это было всё равно, что заблокировать легенду: пока я стоял и смотрел на то, как он устанавливает мяч на подставку, я думал о речи, которую Гроза произнес 6 лет назад на банкете в школе «Солон». Тогда я учился в 11 классе, а он уже стал звездой НФЛ, но даже сейчас, по прошествии нескольких лет, он был сильным игроком. Это был мой первый матч в НФЛ, и я собирался усадить Грозу на задницу, хотя мне было не по себе от этого. Гроза отправил мяч в воздух и понесся через поле. Мой футбольный фанатизм взял верх, и я нанес ему хороший удар. Покидая поле, я испытывал чувство вины, но в то же время знал, что мой блок будет здорово выглядеть на записи.

Джон Браун, один из линейных нападения «Кливленда», играл со мной за «Сиракьюз». На 4-ом дауне, когда «Браунс» собирались пробить пант, я встал напротив Брауна, которого в «Сиракьюз» называли «Большой папочка». Когда мы оба заняли позиции, я сказал с улыбкой:

«Привет, Большой папочка, как дела?»

Джон удивился тому, что кто-то из соперников нарушил табу и обратился к нему на поле в дружеском тоне. Он бросил в мою сторону взгляд, и по его лицу я понял, что он меня узнал, хотя ничего и не ответил. Потом произошел снэп, и мы вцепились друг в друга.

Я завершил сезон в «подрывном отряде» и чувствовал, что провел хороший год. Каждый вторник во время просмотра пленок с матчами я слышал несколько «хороших работ» и «хороших движений» от Уолли. Когда я приходил домой во вторник вечером, Стэйси в шутку спрашивала:

«Сколько «хороших работ» ты сегодня получил?»

В тот год рекордным для меня стал матч против «Питтсбурга»: после разбора записи тренерский штаб наградил меня двумя «хорошими работами», четырьмя «хорошими движениями» и одним «хорошим ударом».

Как только закончился сезон, я нашел работу в качестве ассистента у докторов Арманда Бродо и Леонарда Фэгана в «Детской больнице кардинала Гленнона». Я работал в больнице по утрам и посещал подготовительные медицинские курсы в Университете Вашингтона днём. Я всё ещё планировал поступить в медицинскую школу после нескольких лет в лиге. Работа в госпитале оказала на меня большое влияние. Меня впечатлила самоотверженность и преданность своему делу, которую демонстрировал медицинский персонал – прежде всего два человека, с которыми я работал. Став исследователями, они отказались от возможности зарабатывать в 4-5 раз больше, чем получали в больнице. Неизгладимое впечатление на меня произвели очереди из бедных матерей, которые приходили в бесплатную клинику и зачастую вынуждены были ждать от 4 до 6 часов, чтобы их дети получили медицинскую помощь. Я осознал порочность ситуации, при которой тысячи долларов тратятся на футболиста с растяжением голеностопа, в то время как множество детей не могут получить адекватное медицинское обслуживание.

Во время межсезонья я тратил один-два вечера в неделю, выступая на мероприятиях, организованных пивоваренной корпорацией «Фальстаф», на тот момент крупным акционером «Кардиналс». В этих мероприятиях принимали участие игроки, жившие в Сент-Луисе. Нам платили по $35 за выступление, выдавали проектор и пленку с хайлайтами «Кардиналс», которые перемежались рекламой пива «Фальстаф». Обычно мы выступали в организациях, таких как «Ротари Интернешнл» или «Лайонс Клаб», на банкетах в школах и перед бойскаутами. Было ясно, что эти люди хотят услышать от меня и других игроков. Я был не просто футболистом, который рассказывает о своем ремесле, от меня ждали – особенно когда в аудитории присутствовали дети – проникновенной речи о спорте, патриотизме и духовной гигиене. У меня получались достаточно хорошие выступления. Меня этому никогда не учили, но когда играешь в футбол, это становится частью тебя. Я призывал детей всегда подчиняться тренерам и родителям, уважать их, а также упорно учиться и трудиться.

«В футболе как в жизни: наибольших успехов добивается тот, кто усерднее работает. Соревновательный аспект футбола это отличная подготовка к конкуренции в жизни», — объяснял я детям. Свою речь я завершал утверждением о том, что футбол поможет им развить в себе правильные ценности и мировоззрение.

Уже тогда я сомневался в том, что говорил. Спустя некоторое время я увидел, что всё это было абсолютной чушью.

14

Во многом мой первый сезон в НФЛ напоминал второй курс «Сиракьюз», так как я снова был полон энтузиазм. В университетские годы я стал разочаровываться в студенческом футболе, узнав о тайных выплатах игрокам. Поводом для утраты иллюзий в отношении профессионального футбола стало решение комиссионера НФЛ Пита Розелла не отменять запланированные матчи в связи с трауром по убитому президенту Кеннеди. Тогда же я стал задумываться о том, какую роль играет футбол в национальном сознании.

Как и все, я хорошо помню, где находился в момент убийства Кеннеди. Я шел на собрание игроков защиты в школу, в которой мы тренировались по ходу регулярного сезона. У Билла Симмонса, отвечавшего за нашу экипировку, работало радио, и по нему я услышал первое сообщение о том, что в президента стреляли, но о его смерти я узнал только после тренировки. Пока страна погружалась в траур, внезапно начались дискуссии о том, должна ли НФЛ проводить матчи в ближайшие выходные. Тем не менее, конечное решение ни у кого не вызывало сомнений. «Кардиналс», как и другие команды НФЛ, продолжали тренироваться в ожидании выездного матча против «Джайентс». В субботу комиссионер Розелл опроверг слухи о возможной отмене воскресных игр, выпустив официальное заявление.

rozelle

Когда мы прибыли в Нью-Йорк, у меня не было никакого настроения играть в футбол. Я был согласен с игроками, которые требовали перенести матч. Многие парни были возмущены; они знали, что нет ничего сложного в том, чтобы продлить сезон на одну лишнюю неделю в знак уважения. Наибольшее раздражение вызвало то, как Розелл оправдал своё решение:

«Выступление атлетов в минуту личной трагедии является традицией спорта. Футбол был любимой игрой мистера Кеннеди, он жил им».

За предматчевым обедом многие парни открыто говорили об отказе выходить на игру, но они боялись последствий – штрафов и возможного запрета на выступление в НФЛ. Так что мы отправились на разминку перед игрой, которая должна была пройти тем холодным, ветреным днем. Затем мы вернулись в раздевалку и произнесли молитву под руководством Прентиса Гота (раннинбека «Кардиналс» — прим. пер.). После минуты молчания мы прошли через тоннель «Янки Стэдиум», миновали командную зону и выстроились для исполнения гимна.

Игроки были в отвратительном настроении. Болельщики тоже поначалу не проявляли интереса к игре, это были самые тихие фанаты на моей памяти. Но в тот день я познал силу футбола, потому что буквально через несколько минут после начального удара фанаты забыли о национальной трагедии и вовсю поддерживали свою команду, надрывая глотки. Это было жуткое зрелище.

kennedy24s-1-web

Болельщики перед матчем «Джайентс» — «Кардиналс»

Ближе к концу сезона комментатор CBS Джек Дрис высказал своё мнение по поводу решения Розелла на ежегодном обеде в Клубе Квотербеков Сент-Луиса, где нашей футбольной команде вручали награды. Он заявил, что матчи НФЛ в те выходные стали силой, объединившей страну в момент, когда появилось множество сомнений по поводу нашей внутрненей и внешней безопасности. Он думал, что страна быстро распадалась на части, в то время как футбол и НФЛ вернули ей единство.

В некотором смысле Дрис был прав. Если бы я тогда знал хотя бы часть того, что знаю сейчас, то не был бы поражен или удивлен его заявлениям. Конечно же, у решения провести матчи было простое экономическое объяснение: владельцы команды лишились бы прибыли от билетов, кроме того, я могу представить какое давление на НФЛ оказала компания CBS, у которой с лигой был контракт.

Весь этот диалог указывал на глубокую связь между футболом и нашим обществом, о которой я узнал позднее, когда оказался вовлечен в антивоенное движение. Тогда было невозможно не заметить, что футбол отражал и одновременно усиливал худшие стороны американской культуры. Здесь был расизм, который во всей красе предстал передо мной в «Кардиналс». Здесь были жестокость и садизм, не столько в футболистах и самой игре, сколько в сознании зрителей – миллионов американцев, которые смотрят футбол каждые выходные в состоянии, близком к сексуальному помешательству. Не стоит забывать и об ауре милитаризма, которая окружает профессиональный футбол и проявляется не только в очевидных вещах, таких как посещение игроками войск во Вьетнаме, но и в языке игры – «бросить бомбу», быть «генералом на поле» и т.д., а также в бездумном следовании «долгу», которого требуют от футболистов. Короче говоря, игра была обернута в красно-бело-синее полотнище. Не является совпадением то, что проявления наиболее сентиментального и опасного предматчевого «патриотизма» мы видим на футбольных стадионах. Не является совпадением и то, что во главе наиболее репрессивного политического режима за всю историю этой страны стоит Ричард Никсон, который помешан на футболе.

Продолжение

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.