Часть двенадцатая, тринадцатая и четырнадцатая
15
Так как я был небольшим игроком по сравнению с другими лайнбекерами НФЛ, мне приходилось постоянно держать себя в отличной физической форме. Я начинал тренироваться в Университете Вашингтона в Сент-Луисе в середине апреля, играя в гандбол 3 раза в неделю с моим другом Брюсом Хейлом, с которым я познакомился в «Больнице кардинала Гленнона». Когда погода начинала налаживаться, я приступал к беговым упражнениям. Мои тренировки в апреле и мае ограничивались бегом и поднятием небольших весов. Я пробегал большие дистанции на стадионе и в поле рядом с домом. Большие парни, которые могли положиться на свои мышцы, не начинали тренироваться вплоть до июня, когда я уже приступал к работе над своей скоростью – пробегал 140-ярдовые отрезки, начиная с легкого бега, постепенно ускоряясь и проходя последние 50 ярдов на полной скорости. Каждый вечер я совершал 15 таких забегов.
Примерно за месяц до открытия тренировочного лагеря парни, жившие в Сент-Луисе, начинали посещать Университет Вашингтона.
Сонни Рэндл и Чарли Джонсон
Квотербек Чарли Джонсон и принимающий Сонни Рэндл работали там над маршрутами. К ним присоединялся Джеки Смит, а Билл Коман и я работали над прикрытием эндов и одного-двух раннинбеков, которые тоже приходили на тренировки. За месяц до старта лагеря я начинал тренироваться дважды в день, пробегая 3 мили каждое утро, совершая серию ускорений, а вечером играя в гандбол. Я бегал вверх и вниз по ступеням стадиона и заканчивал тренировку калистеникой и 15 спринтами по 30 ярдов. В Сент-Луисе в это время года стоит невыносимая жара, поэтому я терял по 3-4 кг за тренировку. Тем не менее, к моменту открытия лагеря я всегда был в лучшей форме, чем кто-либо ещё.
Наш день в тренировочном лагере начинался в 7 утра. Общежитие Колледжа Лэйк Форест было оборудовано пожарной сигнализацией. Она висела прямо у моей двери, и в 7:00 тренер защиты Чак Друлис включал сирену. У меня был будильник, который я заводил на 5 минут раньше, так что когда Друлис начинал шуметь, я уже просыпался.
Завтрак начинался в 7:30, и ассистент тренера со списком команды в руках отмечал каждого пришедшего. По какой-то неизвестной причине каждый игрок должен был присутствовать на завтраке, неявка каралась штрафом в $25. Обычно я так волновался перед утренней тренировкой, что мне становилось плохо, если я съедал что-то большее, чем кусок хлеба и стакан чая, но большинство игроков ели яйца, бекон, кукурузную кашу и всё остальное.
Тренировка начиналась в 9:00, а значит, мы должны были быть на поле в форме примерно в 8:45, чтобы услышать индивидуальные инструкции от ассистентов главного тренера. Очень быстро каждый из нас нашел свой собственный способ проводить время между завтраком и тренировкой. Обычно я покупал газету в местном книжном магазине, возвращался в комнату, ложился на кровать и начинал читать. Примерно в 8:15 я не торопясь доходил до раздевалки, где надевал бриджи и джерси, в которых тренировался днем раньше. К тому времени они не успевали полностью высохнуть, и я надевал их ещё холодными и влажными. Я не бинтовал голеностопы, как делает большинство игроков, а надевал на них фиксаторы, поверх которых накладывал тейп. Парни как можно дольше откладывали выход на поле, а потом жаловались на жару.
Тренировочный лагерь «Кардиналс» в Лэйк Форест
Обычно утренняя тренировка длилась полтора часа, как при Уолли, так и при Чарли Виннере. К 9:30 земля начинала нагреваться. Мы всегда тренировались в полной экипировке, и за день ассистенты тренера выжимали из меня от 3 до 5 кг пота. По утрам мы выполняли много тяжелой контактной работы, лайнбекеры при этом в течение получаса работали с Моной и другими тренажерами. Всю остальную тренировку мы делали дриллы на выработку правильного тайминга, и отводили часть времени на так называемый «скелетон»: упражнение, при котором лайнбекер играл пасовое прикрытие бегущего, который выходил на маршрут из бэкфилда. Заканчивалась тренировка 10-минутным периодом спецкоманд, когда кикеры отрабатывали филд-голы, панты и кик-оффы. После этого мы заползали в раздевалку, принимали душ и одевались, после чего у нас оставалось около 10 минут до ланча. Дневная тренировка начиналась не раньше 15:30, поэтому у нас было немного личного времени. Обычно я спал час или около того, а потом читал в своей комнате, пока большинство парней играли в «джин рамми» или покер. Позднее, когда я подружился с Риком Сортуном, гардом «Кардиналс», который работал в SDS (Students for Democratic Society – «Студенты за демократическое общество» — общественное движение в США 60-ых годов – прим. пер.), мы проводили множество дней, разговаривая о политике. Рик, выдающийся гард из Университета Вашингтона, был единственным человеком в команде, чьи политические взгляды совпадали с моими.
Дневная тренировка во многом повторяла утреннюю, за исключением того, что температура поднималась до 35 градусов, и становилось душно. Одним из самых любимых времяпрепровождений «Кардиналс» были постоянные разговоры о жаре и духоте. Тренеры обожали такие дни, потому что считали, что жара помогает держать игроков в форме. Поэтому мы никогда не выходили на дневную тренировку без снаряжения. Тренеры постоянно кричали парням, чтобы те оставались в шлемах, но это было одной из наших маленьких радостей: тайком снять шлем и уловить даже слабое дуновение ветра. Сложно описать удовольствие, которое ты получаешь, сняв шлем хотя бы на 30 секунд или взяв кубик льда, который нам незаметно раздавал ассистент, чтобы мы могли приложить их к шее. В первые недели тренировочного лагеря каждый день 3-4 ветерана стояли на бровке согнувшись пополам в приступах тошноты. Сначала их рвало едой, но после этого приступы продолжались, так как парни были в плохой форме. Когда кого-то из игроков тошнит, он становится посмешищем для остальных – тренировка останавливается, парни оглядываются на несчастного и смеются над ним.
В тренировочном лагере психологическое давление сравнимо с физическим. После одного из жарких дней я, по-настоящему уставший и вымотанный, стоял в душе и беззаботно напевал «Абилин» (популярная кантри-песня – прим. пер.). Фран Пролсфут, тренер эндов, вошел в душевую и весело посмотрел на меня, потому что я всегда был спокойным парнем, очень сдержанным, когда рядом был кто-то из тренеров. Я посмотрел на него и задумался, понимает ли меня этот человек, когда-то сам игравший в футбол. Я устал после целого дня тренировок и просто пел в душе. Он посмотрел на меня с усмешкой, а я ответил ему взглядом, в котором читалось «Мне срать что ты там думаешь», и продолжил петь.
Одна из самых плохих вещей, которые могут произойти с новичком или молодым игроком в лагере, это серьезная травма. Получивший повреждение парень тут же отстает от остальных в изучении и отработке различных схем нападения и защиты, и тут же подвергается остракизму со стороны тренерского штаба. Здоровые игроки тоже не любят общаться с травмированными. Это была своего рода магия вуду, в которой травмированный игрок становился неприкасаемым. Когда речь идет о травмах, большинство тренеров верят в превосходство разума над материей. Они постоянно спрашивают «Как нога?» или «Как голеностоп?» с изрядной долей сарказма, потом похлопывают игрока по плечу и говорят «Ладно, поправляйся скорее, ты многое пропускаешь».
На тренировочном поле тренеры кричат, чертыхаются и орут благим матом. Существует тонкая грань между словами, которые оскорбят игрока ровно настолько, чтобы заставить его лучше работать, и словами, которые вынудят его выбить из тренера всё дерьмо. Игроки и тренеры уважают эту тонкую линию, а тренеры вырабатывают талант подстегивать игрока снова и снова, но при этом не убить его. Абсолютная власть тренера это вещь, которая всегда бросается в глаза в лагере. Ассистент может приказать игроку делать что угодно, связанное с футболом, от перетаскивания манекенов, до бега с ускорением после тренировки, и игрок должен это выполнить.
После дневной тренировки игроки были измождены. За час до ужина они брились и мылись, и белые игроки спешили в «Фонарь», студенческое заведение в километре от лагеря, где выпивали по половине кувшина холодного пива. После ужина футболисты оставались в столовой и пили кофе, либо расходились по комнатам и ждали собрания, которое начиналось в 8 вечера. На нем мы разбирали различные защитные схемы. Обычно собрание длилось около полутора часов, и с 21:30 до 23:00 у нас было свободное время.
«Лэйк Форест» это маленький колледж свободных искусств, который находится в одноименном городке в конце «Северного берега». Здесь располагаются самые красивые особняки в округе. Это идеальное место для лагеря с точки зрения тренера, потому что оно изолировано от внешнего мира и не ведет ночной жизни. Так как Уолли Лемм запретил посещать близлежащие города — Северный Чикаго и Хайвуд — нам некуда было податься. Основанием для запрета на поездки в Северный Чикаго было то, что некоторые военные моряки с базы на Великих озерах могут попытаться проверить себя в драке с футболистами «Кардиналс». Что касается Хайвуда, то Уолли, который жил неподалеку, называл его пристанищем мафии.
В 11 вечера мы должны были лежать в кроватях с выключенным светом. Я ложился в кровать и оставлял дверь приоткрытой, чтобы услышать тренера, который совершал обход. Он открывал дверь, светил фонарем тебе в лицо, чтобы удостовериться, что ты в кровати, и бормотал «Спокойной ночи». Игроки никогда не пропускали обход, так как это грозило, по крайней мере при тренере Виннере, штрафом в $500.
Парень мог быть в туалете или чистить зубы, а тренер открывал дверь и кричал «Сейчас же в постель, уже 11». Но больше всего в этой насильной инфантилизации меня раздражало то, что я не мог добраться до телефона раньше 11. Я разговаривал со Стэйси, а в это время подходил тренер и кричал «Вешай трубку и ложись спать!» Это было хуже, чем просто абсурд. Парни, чье нахождение в кровати проверяли каждую ночь, были взрослыми людьми со средней зарплатой $25000 в год. Многие из них в межсезонье работали биржевыми брокерами, некоторые имели докторскую степень. Тем не менее, ты начинаешь реагировать на это как ребенок. Иногда, всерьез зачитавшись книгой, я выключал свет, когда слышал идущего по коридору тренера, и притворялся спящим. Когда он проверял все комнаты и покидал этаж, я включал свет и продолжал читать, как провинившийся ребенок, который прячет книгу с фонарем под одеялом после того, как родители отправили его спать.
В 1969 году я впервые смог снять дом рядом с лагерем и привезти туда Стэйси и детей. Но тренеры по-прежнему настаивали на том, что в 11 вечера я должен быть в общежитии. Это значило, что после ужина в 6 вечера я ехал домой и проводил полтора часа, играя с детьми, потом летел обратно в лагерь, чтобы успеть к 8-часовому собранию. После него я возвращался к семье, проводил время со Стэйси до 22:45 и бежал в общежитие, чтобы успеть к отбою.
Чип Оливер
В профессиональном футболе, так же как в школьном и студенческом, тренер может добиться авторитета в команде только если будет обращаться с игроками, как с детьми. Решив уйти из футбола, я пообщался с Чипом Оливером, лайнбекером «Окленд Рэйдерс», который тоже завершил выступления на пике карьеры. Мы говорили с ним в коммуне, расположенной в Заливе Сан-Франциско, где он живет до сих пор, и одна из его историй поразила меня. Чип рассказал, как однажды заявил генеральному менеджеру «Окленда» Элу Дэвису, что всё еще любит футбол и с радостью вернется в команду, если тренеры будут относиться к нему как к взрослому мужчине. Тут мы оба засмеялись, так как знали, что подобное требование означало автоматический уход из футбола.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.