***
Тодд помнит, когда он захотел избавиться от зависимости. Этому предшествовали несколько неудачных попыток адаптироваться к взрослой жизни. Его первая невеста бросила его, когда увидела, что в свой день рожденья он собирается курнуть крэка. Позже, во время очередного судебного заседания, Тодд встретил Эликс Бэмбас, они поженились и в 2009 году она родила ему сына Бэрона.
Раньше Тодд проходил реабилитационные курсы только по направлению – сначала его отсылали туда «Рэйдерс», затем – судебная система. Он никогда не помышлял о том, чтобы пройти лечение добровольно. Теперь, с появлением Бэрона, это время настало.
Для начала он пришел к осознанию того, что он не может отказаться от наркотиков, не способен оставаться трезвым хоть сколько-нибудь продолжительное время. В том, чтобы оставаться трезвым, состоял его единственный шанс на начало нормальной взрослой жизни. «Я понял, насколько соскучился по нормальной жизни. Столько лет я пытался обезболить свою душу и тем самым глушил в себе всё человеческое…»
В 2010 году от передозировки героином умер лучший друг детства Тодда – Марко (Коски) Фостер. До этого он не принимал наркотики почти 9 лет – намного дольше, чем Тодд, и они все же убили его. Тодд был сломлен, он потерял веру в саму концепцию трезвости и сорвался.
Через год, в годовщину смерти Фостера, Эликс родила девочку. Они дали ей имя Коски, но меж собой звали Коко. Теперь у Тодда было две причины избавиться от зависимости, но это мало помогало.
Как-то раз, несколько лет назад, Тодд попытался поговорить с отцом о своем детстве. Марв расплакался и сказал, что он не помнит всего того, о чем рассказывает сын. «Я спрошу у твоей сестры», — сказал он. Трейси встала на сторону Тодда. Но он с тех пор не встречался с отцом, ибо не видел в этом смысла.
Они с Марвом были командой…партнерами…они делали общее дело. Тодд пустил все под откос, подсев на наркотики.
Летом 2017 года Тодд, которого полжизни убеждали в том, что он должен носить своего отца на руках, был вынужден сделать это буквально – он помогал перевезти Марва в другую клинику, где ему могли обеспечить должный уход.
Марв никогда не уделял особого внимания вопросам финансового благополучия и обеспечения своей старости, и теперь он стал обузой для своих детей. Да, он получает 1260 долларов в месяц от государства и 44 доллара пенсии от НФЛ (он сыграл в одной игре за «Рэйдерс» в 1965 году). Некоторые спортсмены, с которыми он работал (в том числе и бывший звездный сэйфти «Стилерс» Трой Поламалу), время от времени помогают ему и его семье. Но на одни подаяния не проживешь.
Тодд вернулся к своей настоящей страсти – живописи, но теперь как к способу прокормить себя и семью.
Он пытается начать новую жизнь, жизнь художника, и быть честным с собой. Но разве хорошие дети не заботятся о своих престарелых родителях? И принимая заказ на картину для очередного клиента, он чувствует, что вынужден вновь угождать кому-то: «Я просто не могу отказывать людям, потому что мне нужно оплатить счет за его лечение».
Такова реальная жизнь. Но Тодд Маринович плохо приспособлен к реальной жизни. Ему глубоко за сорок, он в разводе с женщиной, с которой у него двое общих детей. Он и Эликс (она не отозвалась на предложение об интервью) страдают от наркотической зависимости; Бэрон и Коко живут, большей частью, у родителей Эликс. Тодд с трудом справляется с теми обязанностями, которые не вызывают затруднение у 20-летних. Марву нужен кто-то, кто будет давать ему лекарства по расписанию, выстаивать очереди и оформлять бумаги в страховой компании и службе соцзащиты и вовремя оплачивать его счета. Тодду с этим не справиться, Михаил живет в Сан-Франциско и не общается с отцом уже много лет, а Трейси устала от этих хлопот.
Тодд пробует поработать тренером полупрофессиональной футбольной команды «Койоты Южной Калифорнии» на общественных началах. И когда основной квотербек получает травму, он надевает шлем и выходит на поле. Робот-квотербек возвращается! Трейси позже призналась, что она не придала значения этому эпизоду: «Мне было все равно. Какая разница, чем он занимается? Пусть найдет нормальную работу!»
Но он пока лишь заново познает себя. «Я никогда не играл в футбол трезвым», — думает Тодд. Не совсем правда, но он действительно не проводил полный сезон, не находясь под воздействием «веществ», с пятнадцати лет. И он хочет ответить самому себе на вопрос, который ему никогда раньше не задавали: «Нравится ли мне футбол?»
Где-то в его подсознании маячит фигура Марва, но это уже не тот наводящий ужас Марв времен его юности – он словно расплывается, становится меньше, слабее. Глядя на бровку, Тодд больше не видит Марва – он видит лица тренеров.
В первой игре, которую он сыграл сам для себя, 48-летний Тодд Маринович бросил 7 тачдаун-пасов. Его команда побеждает со счетом 73-0. Да, это не профессиональный футбол, но эта игра вновь напоминает ему о том, что он мог бы сделать головокружительную карьеру в НФЛ, если бы…
Но теперь это не трогает его так, как раньше. Он получил удовольствие от игры, и он знает ответ: ему нравится футбол. После игры он едет с детьми на каникулы в южный Орегон. Обнаружив, что у него заканчивается жидкость для электронной сигареты, Тодд заходит в магазин и видит то, что заставляет его усомниться в реальности происходящего: «Продажа марихуаны».
Такого он не ожидал. Но это Орегон в 2017 году. Терапевтическая марихуана легализована. И он думает: «Вот оно как. Подойди и возьми…»
Но он знает: не нужно этого делать.
Не…нужно…этого…делать.
Он знает, что наркотики не сделают его счастливым. Он давно перестал обманывать себя этим. Даже будучи в самом жалком состоянии, он знал: Наркотики не работают. Тридцать лет назад он думал, что быть под кайфом – это весело, но теперь он убежден в обратном. Если он сейчас купит дозу, его организм не удовлетворится этим, и потребует чего-нибудь посильнее, потом будет ломка, его, возможно, снова арестуют, и снова заголовки газет будут пестрить его фотографиями, и мы будем смеяться над ним и осуждать его отца. Если он купит сейчас дозу, его ждет унижение, боль, и отдаление от семьи и настоящего себя…
Он покупает дозу.
Зависимость – это ядовитая змея.
Тодд выкуривает косячок и немедленно теряет связь с реальностью.
Когда он возвращается из отпуска, он снова сидит на марихуане, и скоро ему перестает хватать одной дозы за раз. Он живет с наркотической зависимостью большую часть своей жизни и знает все тонкости: с чего все начинается, какое удовольствие и какую боль она может таить в себе, когда появляется потребность в более сильном наркотике. После марихуаны он переходит на амфетамины. Потом он говорит себе: «Я слишком возбуждаюсь от амфетаминов, мне нужно покурить героин. Это же простая химия».
У него своеобразная «дисциплина» относительно наркотиков: он курит героин, но не колется им. Он помнит, что это убило Фостера, и не хочет, чтобы то же самое случилось с ним.
Начало
Теперь Тодд осознает, что ему нужно выбираться из этой трясины. Он сожалеет о том, что болезнь превратила его отца в овоща, чувствует, что предал людей, проходивших реабилитацию вместе с ним, и свою футбольную команду. Он снова чувствует себя одиноким и стремится убежать от одиночества в наркотическое забытье, пусть и ненадолго.
Так и в этот раз. Тодду предстоит сдать очередную пробу на произвольный наркотик. Он берет тестовую полоску и делает то, чего никогда не делал в этой ситуации раньше: говорит правду.
«Я употреблял», — говорит он сотруднику центра.
Она отправляет его в детокс-клинику на неделю, но в последний день лечения он не находит себе места – Бэрон проводит свой первый матч по флаг-футболу. Он считает, что как ответственный родитель, не может пропустить это событие и сбегает из клиники. Детское решение взрослой проблемы, которое стоит ему 45 дней в тюрьме. А выйдя на свободу, он делает еще кое-что. О чем и подумать не мог несколько лет назад. Он спрашивает себя: Почему я так часто навещаю отца?
Он так привык к тому, что отец все время был рядом с ним, что делает это (посещает отца в клинике) инстинктивно. Но штука в том, что Марв теперь ничего не помнит, и каждый визит – просто еще одна капля лжи: они были командой…партнерами…делали общее дело. К черту это все. Тодд будет делать то, чего хочет Тодд. Он даст себе шанс.
Летом 2018-го он идет по улице в Коста Меса – просто еще один мужик в майке «Голден Стейт Уорриорз», курит вейп и ищет глазами «Старбакс».
Последние несколько месяцев он провел, выбираясь из паутины лжи, которая опутала все его существование. Когда ему было 40, «Эсквайр» процитировал его слова о Марве: «Придет тот день, когда всем станет очевидно, что ты – гений». А на следующий год, в документальном проекте ESPN он говорил, что Марв «любил меня сильнее, чем я сам» и «я никогда не обвиню своего отца в том, что моя жизнь не сложилась», и «чем старше я становлюсь, тем лучше я его понимаю». Он лгал направо и налево, и воровал у всех членов своей семьи – из кошельков, сумочек, карманов – чтобы набрать денег на следующую дозу.
Но этим летом, «оторвавшись» от отца, он впервые смотрит на свою жизнь незамутненным взглядом.
Теперь ему понятно, почему его карьера в НФЛ закончилась, так по сути и не начавшись – всего восемь появлений на поле за два сезона в «Рэйдерс». Он не мог уйти из футбола сам (что бы сказал Марв?), но дальше оставаться в этом спорте он просто не мог. Поэтому он просто закончил то, что начал в «Южной Калифорнии» – разрушил свою карьеру с помощью наркотиков. Это был единственный путь бегства от всепоглощающей лжи.
Тодд изобрел термин «любовь к результату», чтобы описать свою детскую травму: «Я чувствовал или думал, что чувствую себя любимым, только когда я давал результат. Это совершенно ненормально». Также он уверен в том, что если бы не начал принимать наркотики, то совершил бы суицид. «Это не шутка, — говорит он. – Тогда это казалось единственным выходом».
Воспоминания продолжают возвращаться к нему, и Тодд думает, что недалек тот день, когда он вспомнит, как отец впервые ударил его. Но теперь, осознавая, что горькая правда лучше сладкой лжи, он говорит: «Это для меня как свет в конце тоннеля. И я готов к этому».
В то, что он рассказывает дальше, сложно поверить даже ему самому: «Я наполнил свою жизнь драмой для того, чтобы воссоздать то состояние, в котором я постоянно пребывал в детстве. Я не отдавал себе отчета в том, как далеко это может зайти. Страх был моим наркотиком, и я его не чувствовал».
Как это случилось? Все началось с маленькой лжи: они с Марвом были командой… партнерами… делали общее дело. Ложь стала частью Тодда, а страх – движущей силой: страх того, что Марв узнает правду. Так и страх стал частью его существа. Не будучи напуганным, он не был самим собой. Он всю жизнь возбуждал в себе чувство страха, не давая ему угаснуть.
«Я чувствовал себя неуютно, если не попадал в новостные заголовки, — рассказывает Тодд. – Для меня не существовало золотой середины – либо все, либо ничего. Я нуждался в этом коктейле, замешанном на страхе и лжи, погружавшем меня в состояние тревожного отчаяния. Это как постоянно трогать языком больной зуб – вам больно, но вы делаете это снова и снова, не имея сил удержаться»,
«А вот и Старбакс», — машет он рукой.
***
Трейси находит еще одно фото и говорит: «Это мы с тобой в Диснейленде».
Марв смотрит на фото. Проходит пятнадцать секунд. Ничего.
По прошествии времени он извинялся перед Трейси за то, как повел себя на ее свадьбе, но он не приехал на рождение ни одного из трех её детей. Он несколько раз бывал у них на Рождество. Трейси готовила ростбиф для своей семьи и индейку для Марва. Он не садился за общий стол, предпочитая есть в одиночестве. Но, уезжая, сказал дочери, что она хорошая хозяйка.
«Я не помню, чтобы ты возил меня в Диснейленд, но вот доказательство, не так ли?» — говорит она отцу.
***
Сейчас сентябрь 2018-го, а в жизни Тодда Мариновича мало что изменилось: все те же облака дыма от марихуаны, и та же «любовь к результату». На парковке около «Колизея» в Окленде толпятся болельщики «Рэйдерс». Клуб платит Тодду за автографы, которые он раздает, прогуливаясь по площадке в клубной футболке. Бэрон носится и играет со сверстниками в фан-зоне «Рэйдервиля», а за ним присматривает «дама сердца» Тодда, человек, который как никто может его понять: Эли Смит, дочь Ларри.
«У нас с ним особая душевная близость», — говорит она.
Эли плотно сидела на опиатах и кокаине, приправляя их алкоголем. Десять лет назад, в тот день, когда умер ее отец, она по решению суда отбывала наказание за нарушение испытательного срока (плановый тест на наркотики дал положительный результат). Она вышла из реабилитационного центра два дня спустя и отправилась прямиком в похоронное бюро. Она винит себя в том, что в тот день ее не было рядом с отцом, и «в свое оправдание я должна изменить свою жизнь, спасти себя и помочь другим, приносить пользу. Знаете, я была папиной дочкой. И я чувствую свою вину в том, что меня тогда (в день его смерти) не было рядом».
Она избавилась от зависимости и работает в реабилитационном центре в Финиксе. С Тоддом ее свел один из его товарищей по команде из «Университета Южной Калифорнии». Тодд говорит, что с ней ему легко, потому что «мне не приходится ничего объяснять. Она понимает меня, потому что сама прошла через все это».
Так эта история могла бы закончиться в голливудском фильме, но Тодд не оттуда родом. Он рос на улицах и пляжах, при первой возможности сбегая из дешевой съемной квартиры, где ютилась его семья, которую сложно было назвать благополучной. И когда в конце лета он опять начал курить крэк, последующие шаги были слишком предсказуемы: метамфетамин, героин, одиночество, отчаяние…но почему?
Он в очередной раз отправляется на реабилитацию. Эли предлагает ему поддержку, но сейчас их романтические отношения «на паузе». Они встречаются на полпути от его дома к её, и он пересаживается в ее машину. Они едут в Аризону, где есть две реабилитационных клиники. Первая называется «Мидоус». Продолжительность лечения – две недели. Он соглашается. Стоимость лечения – 4000 долларов. Он отказывается.
Второй вариант – клиника Granite Mountain Behavioral Healthcare в Прескот Велли, к северу от Финикса. Друг Эли Джейсон Тёрнер – директор этой клиники. Он предлагает бесплатное лечение. Через тридцать лет после того, как он ушел из «Южной Калифорнии», старые связи Тодда еще работают.
Но срок реабилитации в клинике Джейсона – от 60 до 90 дней. Тодд колеблется. Слишком много времени вдали от Бэрона и Коко.
«Давай вернемся к моей машине», — говорит Тодд Эли.
«Мы не вернемся к твоей машине», — говорит она.
Он чувствует, что попал в ловушку, и взрывается, выкрикивая оскорбления. Он как Марв, но не распускает руки. Он звонит другу и просит его купить билет на самолет.
«Отвези меня в аэропорт», — говорит он Эли.
Она везет его в «Скай Харбор Интернешнл». Он проходит регистрацию на рейс и отправляется на посадку, полный решимости улететь из чертовой Аризоны.
Вылет задерживается.
Он сидит. Думает. Его дети там, в Орандж Каунти, но что с того? Где гарантия, что после того, как он вернется домой, он не сорвется снова?
Он пишет Эли: «Прости меня». Он все еще хочет улететь домой. Но вылет задерживают снова.
Он думает и думает.
Он звонит Эли, говорит, что чувствует себя очень одиноким, и признается в том, в чем боялся признаться себе и другим всю жизнь: «Мне нужна помощь».
Она едет в аэропорт, где он уже ждет ее снаружи, со своей гитарой и мольбертом – остальной багаж на борту самолета. Сидя рядом с ней на переднем сидении, он сжимается в комок и плачет. Когда они приезжают домой, ей приходится помочь ему выйти из машины.
***
Тодд закрывает глаза и вспоминает.
В Прескотт Вэлли он погружается в неведомые раньше глубины своего разума, борясь с ложью, что поглотила его существо.
Этим летом он осознал, что корни его пагубных привычек уходят глубоко в детство. Но лишь сейчас он нащупывает связи. Он вспоминает, как отец с издевкой называл его Тимми, подразумевая Малыша Тима, мальчика-инвалида из «Рождественской Истории». Он рассказывает своему лечащему врачу историю, которой не делился до этого ни с кем, как однажды отец оторвал с его джерси нашивку с фамилией «Маринович», и сказал: «Ты никогда не будешь достоин того, чтобы носить эту фамилию на спине». Это было ужасно обидно, еще и оттого, что его друзья стали невольными свидетелями этой сцены.
Он помнит, как всегда старался пораньше вернуться домой из школы, чтобы отдохнуть и поиграть, пока бежевый «Олдсмобиль» отца не подъедет к дому.
Помнит, как хотелось иногда прильнуть к отцу и услышать «Люблю тебя», но не помнит, чтобы такое когда-либо случалось. Оглядываясь назад, Тодд видит не себя, а своего сына, девятилетнего Бэрона, и думает, как может отец так относиться к своему сыну, как относились к нему.
Он поднимает подбородок, расслабляется и говорит, а потом вдруг его тело начинает реагировать, откликаясь странными пульсациями в руках. «Словно рыбка бьется у меня в ладони», — говорит он.
Шеркинс, его лечащий врач, может объяснить это с медицинской точки зрения, объясняя эти ощущения тем, что эмоции из лимбических зон мозга передаются телу, но Тодд не изучал медицину. Он – художник. «Я нарисую это, — говорит он. – Я не могу описать это словами, но могу нарисовать».
Он переключается между сознанием взрослого и ребенка, пытаясь успокоить того обиженного маленького мальчика, что живет в нем. «Я считаю, что нужно положить этому конец сейчас», — говорит Тодд.
Если считать главной жизненной целью Тодда «очищение от наркотиков», то его последний срыв, несомненно, провал. Но сам Тодд уверен в том, что он больше не ступит на этот путь: «Я интуитивно чувствую, что покончил с этим».
Он может сорваться в любой момент. Зависимость очень трудно побороть. Но он больше не верит в «ложь во спасение».
Художник открыл глаза и увидел жизнь, которую он хочет прожить: природа вместо городской суеты, студия, в которой он может творить для себя и для клиентов, катание на лыжах в отпуске вместе с Эли, ее детьми и своими – Бэроном и Коко, которые будут купаться в лучах любви своего отца. Тодд Маринович провел в одиночестве 49 лет, с него хватит.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.