С 28 ноября по 2 декабря в Дюссельдорфе проходил Второй европейский тренировочный лагерь для линейных нападения, организованный LLanos Performance — компанией, занимающейся тренировками линии нападения в Германии. Главным приглашенным экспертом лагеря стал ЛеЧарльз Бентли — бывший игрок «Огайо Стэйт Бакайс», получавший приз лучшему линейному сезона НСАА, «Нью-Орлеан Сэйнтс» и «Кливленд Браунс».

ЛеЧарльз Бентли считался одним из лучших центров НФЛ, дважды отбирался в Пробоул, однако был вынужден закончить карьеру после четырех сезонов из-за серьезной травмы. Сейчас ЛеЧарльз занимается собственным спортивным брендом, в который входит в том числе популярный среди игроков НФЛ тренировочный центр Offensive Line Performance, а сам Бентли является одним из самых востребованных и уважаемых тренеров линии нападения в США и мире.

First & Goal встретился с Бентли и поговорил с ним о том, что футбол дает игрокам, через что нужно пройти, чтобы стать профессиональным спортсменом, почему игрокам сложно после завершении карьеры и о том, какой игра может стать в будущем.

ЛеЧарльз Бентли и Эрол Севал. Второй европейский тренировочный лагерь для линейных нападения. Дюссельдорф, 2018. Фото: Леонид Анциферов (First & Goal).

— Для начала, как вам эта поездка в Дюссельдорф?

— Все здорово. Мы здесь не в первый раз, всегда приятно возвращаться и видеть, как футбол растет по всей стране. Видеть, как развиваются игроки. Я никогда не перестану удивляться тому, как все продолжают учиться, развиваться и любить игру все больше и больше.

— Раз это не первый ваш лагерь в Европе, что вам больше всего нравится в них?

— Думаю, в первую очередь, страсть, увлечение игрой. Здесь есть люди, которым это интересно. Если ты играешь в футбол, то делаешь это потому, что ты любишь его. По правде говоря, нет ничего более вдохновляющего. Когда ты сам любишь и уважаешь футбол, нет ничего более радостного, чем наблюдать за людьми, которые так бескорыстно любят игру. Иногда я устаю от всего, связанного с футболом, потому что это такой большой бизнес, в нем так много деталей — бизнес-деталей, которые оказывают на него влияние. На то, как игроки относятся к футболу, на то, проявляют ли они уважение. Я все это понимаю. Но в то же время это так здорово — быть вместе с людьми, которые просто любят игру. Вот почему я рад быть частью всего этого. Потому что я могу отбросить свой скепсис, свои сомнения и почувствовать себя свежее. И мне хочется продолжать делиться всем, что я знаю.

— Такое отношение к игре — оно справедливо для всех непрофессионалов, или это нечто, что заметно только за пределами США? Есть какая-то разница?

— Тут огромная разница. В США есть целая система развития игроков. Она начинается с «Попа Уорнера», идет через школы и колледжи, и только самые-самые успешные добираются до Национальной футбольной лиги. Это отлаженный механизм, который строился многие годы. Здесь такой системы нет. У молодых игроков столько других возможностей помимо футбола, которые обусловлены их регионом — здесь может быть лучше развит гандбол, или соккер, или еще что-нибудь, более подходящее для этого города. И они растут, возможно, глубже интересуясь другими вещами, но в какой-то момент они вникают в американский футбол, и он их цепляет. Но обычно это происходит довольно поздно. Так что так называемые «любители» в Штатах гораздо более продвинутые. Все это благодаря инфраструктуре. Тут ее просто нет, чтобы развивать игроков с младшего возраста и до самого верха.

— Вы встречали в Европе игроков, которым бы хватило таланта, чтобы, возможно, каким-то образом стать профессионалами в США?

— Я думаю, всегда есть вероятность наткнуться на такой талант. У меня не было такой задачи, так что мне это не было особенно важно. Есть ли тут кто-то, кто смог бы заиграть на самом высоком уровне? Да! Но это не случится просто потому, что ты большой, сильный и быстрый. Быть игроком НФЛ — это гораздо большее. И это то, что мы все должны уважать: в НФЛ играют люди, которые являются лучшими в мире в том, что они делают. Есть только 32 стартовых левых текла. И все, не больше. Есть только 32 стартовых центра. И все, не больше. И у тех спортсменов, которые занимают эти позиции, было огромное преимущество в плане возможностей и инфраструктуры. Скорее всего, они ходили в лучшие школы с лучшим оборудованием, лучшим питанием, лучшей учебной программой, и они просто лучше приспособлены к этому. И бум! Они дошли до НФЛ.

Было бы огромным неуважением ко всем этим людям сказать, что можно подобрать подходящего человека с улицы, который никогда не держал в руках мяча, и сказать ему: «А сейчас мы сделаем из тебя игрока НФЛ». Получится у вас так сделать? Наверное, нет. Для этого нужно быть очень редким атлетом. Возможно ли теоретически найти такой талант? Конечно! Но я слишком уважаю всех этих парней в НФЛ, чтобы легко поверить в то, что кто-то без всех их преимуществ и возможностей смог бы занять их место.

— Но раз большинство игроков никогда не смогут попасть на вершину, то чем вы объясняете себе их мотивацию и любовь к игре?

— Это отличный вопрос. По моему мнению, в футболе есть одна очень важная вещь. Вся эта история с НФЛ и игрой в НФЛ очень переоценена. Она раздута. Это как лотерея — все хотят выиграть в лотерею, но очень немногим это реально удастся. Значит ли это, что вам больше незачем будет жить? Значит ли это, что ваша жизнь теперь бессмысленна? Нет!

НФЛ — для тех, кто выиграл в лотерею. Но НФЛ не является стандартом того, что собой должен представлять американский футбол. Это просто высший уровень исполнения. Футбол как игра — он гораздо больше. Футбол про то, как вы развиваетесь, как человек. Он про то, как далеко вы можете зайти, про лидерство, про работу в команде, про то, как вы можете влиять на свою жизнь. Вот, что такое американский футбол. Вот, в чем его суть.

Это инструмент, которым вы можете изменить свою жизнь. Это не инструмент для попадания в НФЛ, вовсе нет. Это способ узнать, кто вы на самом деле. Когда вы посмотрите в зеркало и увидите человека, который сделал все возможное, чтобы добиться своей цели в игре, вы поймете, что тот, кто преодолел все трудности футбола, преодолеет все трудности жизни. Ты знаешь, как трудно сыграть четвертую-и-один? Это чертовски трудно! Но знаешь, что? Ты выходишь и играешь ее. Ты знаешь как это трудно, когда тебе надирают задницу, а тебе нужно встать и снова выйти на поле, рискуя тем, что тебе надерут задницу еще раз? Это трудно. Но такова жизнь.

Вам будет тяжело в жизни, когда все пойдет не так, как вы планировали. Возможно, вы не получите повышения на работе. Прекратите ходить на работу? Нет, вы вернетесь и будете работать еще лучше! И вы получите еще одну возможность узнать, что вы можете сделать со своей жизнью, и каким вы сможете стать игроком. Вот, что такое футбол. Вот в чем красота этой игры. Все остальное просто не важно. Деньги, Зал славы, Пробоул, НФЛ — все это не важно. Если кто-то играет только потому, что просто хочет попасть в НФЛ, мой вам совет: заканчивайте играть. Если вы хотите узнать, что вы за человек — играйте в футбол.

ЛеЧарльз Бентли. Второй европейский тренировочный лагерь для линейных нападения. Дюссельдорф, 2018. Фото: Леонид Анциферов (First & Goal).

— Давайте немного про вас и вашу историю. Как вы начали играть в футбол?

— Я начал играть в старших классах школы. У нас это девятый класс, когда тебе 15 лет. Тогда я и начал. Я не очень хотел играть. Я просто видел, как другие дети играют, и у них, вроде бы, неплохо получается, так что я тоже решил попробовать. Все остальное — уже история.

— Линия нападения — сознательный выбор?

— Нет! (смеется)

— Потому что у больших парней обычно не очень много вариантов…

— О да, о-лайн и ди-лайн. Я отыграл лайнбекером один день. И я был просто ужасен. На следующей тренировке ко мне подошел тренер и отправил меня к парням с шестидесятыми и семидесятыми номерами на джерси. Выглядело у них все не очень весело, но если я хотел продолжать играть, нужно было идти к ним. И, в конечном счете, я начал развивать в себе любовь этой позиции и к игре в целом. Но, конечно, о-лайн — это не было пределом моих мечтаний. Я хотел тэклить людей, я хотел ловить мячи и все такое. Мы все растем и в мечтах видим, как заносим победный тачдаун, но никто не мечтает о том, чтобы сделать ключевой блок. Всем на это плевать. Но это очень важно.

— И что, каждый линейный растет с этим чувством, что они хотят появляться в хайлайтах, но им приходится делать другие вещи?

— Да! Я знаю очень мало линейных, которые сами это выбрали. Это не то, что люди любят, но то, во что со временем лучше вникают. И это понятная история, ведь футбол — это такая вещь, что если ты приходишь на пикник или семейный праздник, а там у кого-то есть мяч, то что ты делаешь? Правильно, бросаешь его. Ловишь его. Бегаешь маршруты. Ты играешь со всеми, и все бегают, захватывают, бросают и ловят мяч. Никто не блокирует. Никто не говорит: «Хочешь быть левым тэклом?» Нет, это левые тэклы говорят: «Можно я буду принимающим?» Но в этом красота игры. Именно с этого в детстве мы начинам любить футбол — с того, что берем в руки мяч и начинаем его бросать. Так что все объяснимо.

— Как вы поняли, что можете стать профессиональным спортсменом? Когда начали прикладывать к этому усилия?

— Наверное… Хм… Я бы сказал, что я прошел через некоторые этапы. Из-за того, что я начал играть поздно, не могу сказать, что сразу полюбил футбол. Скорее, мне было интересно.

Когда я начал, то в первую очередь я должен был понять, выдержу ли я тренировки. Так? Когда с тренировками стало понятно, встал вопрос: я выдержу функционалку? Я терпеть это не мог. Дальше, когда стало полегче, я подумал: я смогу выйти в старте? И я вышел в старте. Окей, понятно, а что насчет игры в турнирах? Блин, там играют большие и сильные парни. Я не знал, смогу ли я играть против них. Но начались турниры, и я вышел в старте и там. Затем старшие игроки начали заканчивать школу и получать стипендии в колледжах. Я подумал, какие же они классные, большие, сильные, крутые парни! Могу я стать одним из них? Я поставил себе цель: хочу играть в колледже.

Но это не произошло сразу, будто бы я решил, что пойду в «Алабаму» или «Огайо Стэйт». Нет, я хотел понять, смогу ли я попасть в маленький университет. Когда все получалось, когда росла уверенность в себе, я решил, что хочу попасть в большой университет. Я подумал, смогу ли я заиграть в «Огайо Стэйт»? Там совсем огромные парни, очень сильные, очень хорошие и все такое. Если я попаду туда, я смогу там играть? Я действительно поступил в Огайо Стэйт, но не знал, выйду ли я хоть раз на поле.

То есть, у меня были цели, но каждый раз, когда я смотрел на себя, у меня в голове возникал голос, который спрашивал: «Хм, ты сможешь сделать это?» Так что да, я попал в «Огайо Стэйт», но не знал, смогу ли стать хорошим игроком. Следующее, что я знаю — я стартовый игрок «Огайо Стэйт». Вау, я стартовый игрок! Смогу ли я попасть в сборную конференции? Смогу ли я попасть в сборную All-American?

Когда мне удалось, возник вопрос про НФЛ. Так что я не играл всю жизнь с мыслью «Хочу попасть в НФЛ», у меня были пункты, через которые я проходил. Только на третьем году в университете я подумал, что, возможно, я могу попасть в НФЛ. Даже подумывал о том, чтобы выйти на драфт после трех лет в колледже. Мне повезло, что у нашего тренера были связи с одним из генеральных менеджеров команды НФЛ. Он устроил мне встречу, чтобы генменеджер оценил мои перспективы в НФЛ. Генменеджер сказал мне: «Я думаю, тебе лучше вернуться в школу и получить образование»… Мда… В тот момент я был не очень уверен, что у меня что-то получится в НФЛ. То есть, человек, который набирает игроков в команду НФЛ сказал, что мне нужно вернуться в университет… Ох…

Но я не остановился. Работал, тренировался, становился лучше, провел лучший сезон в карьере на четвертый год. И меня задрафтовали! Круто! Я в НФЛ!.. Я смогу тут играть? Это был мой первый вопрос: я достаточно хорош, чтобы играть в НФЛ? Неважно, что было в школе или колледже. Я здесь, меня выбрали, наверное, все неплохо, но смогу ли играть? Я не знал до моего первого матча. Я вышел в старте. Я стартовый игрок НФЛ! Интересно, я смогу стать Олл-Про? Я смогу стать лучшим? Вот, через что я прошел.

Возможно, у кого-то было не так, но если я услышу, что кто-то скажет, что-то вроде «Когда я впервые надел шлем, я сразу понял, что буду играть в НФЛ», я отвечу, что это — дерьмо собачье. Я думаю, это вранье, потому что говорить, что ты чего-то хочешь и быть честным с самим собой, постоянно слушая этот голос «Ты точно сможешь это сделать?» — это разные вещи. Я слышал этот голос постоянно. Я и сейчас слышу его. «Ты можешь? Ты достаточно хорош для этого?» И иногда я должен это признать — да, я могу.

И, возвращаясь к тому, что я говорил раньше: игра помогла мне преодолеть это. Мне надирали задницу, но мне нужно было возвращаться и пробовать снова и снова. Все это мне дала игра. Она делает этот голос сомнения в голове чуть тише. Так что да, я знал, что хочу попасть в НФЛ, но у меня был длинный список того, что нужно было сделать на этом пути. И даже когда меня задрафтовали, мне нужно было сделать все, чтобы остаться там. Когда я попал в первый Пробоул, я боялся, что никогда больше не отберусь туда, что я провалюсь на следующий год, но я снова оказался там. Может, я был не слишком хорош, чтобы продолжать дальше… Но все работает вот так.

ЛеЧарльз Бентли. Второй европейский тренировочный лагерь для линейных нападения. Дюссельдорф, 2018. Фото: Леонид Анциферов (First & Goal).

Один из наших легионеров сказал, что многие талантливые игроки не доходят, например, до драфта НФЛ из-за того, что не могут выдержать то, что от них требует система колледж-футбола, и что эта система создана для того, чтобы отсеивать очень много игроков. У вас есть такое же ощущение?

— Не думаю, что это именно система создана, чтобы отсеивать игроков. Система создана таким образом, что игроки отсеивают себя сами. Колледж-футбол сложен. И он сложен не с точки зрения того, что происходит на поле. Колледж-футбол — это первый шаг игроков на пути к футболу, как к их профессии.

Есть разница между просто игрой в футбол и профессией футболиста. Тренеры студенческих команд зарабатывают деньги. Университеты зарабатывают деньги, очень много денег. Игроки приходят туда с мыслью, что все, что им нужно — это играть в футбол: «Я буду играть, я буду здорово проводить время, как в школе, как в «Поп Уорнере»… Э-не-не-не… Теперь ты часть большого футбольного бизнеса. Твой тренер должен кормить семью. У него, скажем, ипотека. У него жена и дети. Это значит, что благополучие твоего тренера и его семьи будет частично зависеть от тебя. Если у тебя не будет это получаться, бизнесу ты будешь не нужен. Потому что твоему тренеру не хочется терять то, что он имеет. И этот факт шокирует игроков. Я думаю, это их пугает, им тяжело такое принять. Внезапно игра превращается из простой забавы в нечто, что оказывает на тебя давление — появляются люди, которые напрямую зависят от тебя. Вот так! И если ты не готов к такому, ты не готов к НФЛ.

Там все то же самое, только бизнес выходит на новый уровень — тебе начинают платить за то, как ты играешь. А если теперь тебе платят, то да, давления станет еще больше. В университете у тебя была стипендия, у твоего тренера — должность, так была устроена ваша с ним жизнь. Так что тебе нужно показывать результат. Я думаю, именно это портит жизнь всем игрокам. Они уходят от всего этого «бейся за тренера, побеждай для города» или «Вперед, Тигры!», или что там у них было в школе… Всех этих веселеньких игр. Они играли, потому что любили это, потому что рядом с ними играл их друг, с которым они бросали мяч на заднем дворе. Это была влюбленность. А потом они приходят в колледж, а там это… просто бизнес.

— Расскажите несколько слов про «Бакайс». Почему для вас это была особенная команда?

— Я вырос в «Огайо Стэйт». Вырос, как человек, и, конечно же, как игрок. Это особенное чувство — быть частью их традиций и оставить там свое наследие. Не буду врать, это очень круто! Удивительное чувство — возвращаться в университет и видеть свои портреты, видеть трофеи, которые ты там завоевывал. Быть в одном ряду с Крисом Спиллманом, Арти Гриффином, Эдди Джорданом, Орландо Пейсом, Кори Стингером, которые для меня были как боги… Это потрясающе!

Но главным, как я сказал, было то, что я там вырос. Мой последний год с тренером Джимом Тресселом дал мне очень много. Он поставил меня в такое положение, в котором я бы смог понять, каким я могу быть лидером. Я никогда не был лидером где-либо, я этого не хотел. Я был человеком, который делал свою часть работы, но если ты не делал свою, мне было плевать. Я сам за себя. Но тренер Трессел увидел что-то во мне и понял, что я могу помогать людям вокруг меня. Раньше в моменты, когда я понимал, что могу кому-то помочь, я начинал бояться, что если я потрачу много своей энергии на других, мне ничего не останется на собственную жизнь. Но мой тренер увидел, что во мне более чем достаточно энергии и для себя, и для других. Что я могу не только развиваться сам, но и делать людей вокруг меня лучше. Я не осознавал этого до встречи с ним. Этот год изменил меня, заложил фундамент того, к чему я пришел сегодня.

— Многие футболисты, когда говорят о своих карьерах, особенно отмечают переход из колледж-футбола в профессиональный спорт. Что для вас было самым сложным в этом переходе?

— Уверенность. Самым сложным было обрести уверенность. И поверить в то, что ты там на своем месте. Это НФЛ. Раньше у игроков было больше уважения к тому, что нужно было сделать, чтобы попасть туда. Сегодня молодые игроки думают, что их попадание в НФЛ неизбежно. Я бы с ними поспорил. Это очень сложно. Лично я пришел в лигу с огромным уважением к тем людям, которые пришли туда до меня. Я не был уверен, что смогу быть с ними. Я должен был преодолеть это, показать и самому себе, и всей лиге, что я могу. Это был сложный шаг, который я, очевидно, все-таки сделал, но это было непросто.

— Много было людей, которые ставили вашу уверенность в себе под сомнение?

— Конечно!

— Или больше всего ее ставили под сомнение вы сами?

— Наверное, я был самым большим скептиком по отношению к себе, но мне совершенно не помогало то, что некоторые тренеры или игроки говорили вещи, которые заставляли сомневаться в себе. Ты дошел до такого высокого уровня и слышишь все эти негативные комментарии от людей, к которым питаешь уважение. Ты прошел длинный путь и, наверное, имеешь представление о том, каким должен быть игрок НФЛ, и ты, вроде как, ему соответствуешь. Но когда много людей отзываются о тебе негативно, ты начинаешь им верить, ведь они тоже прошли тот путь, и они тоже должны все это знать. Мне нужно было перестать слушать других и начать верить в себя.

— Кто из игроков, против кого вы играли, был самым сложным соперником?

— Крис Дженкинс. Он играл за «Каролину Пантерс». Он был лучшим, против кого я играл. Он был уникальным игроком, так как был большим, сильным и с взрывной скоростью. Но самое главное, он был умным игроком. Это самая сложная комбинация качеств, против которых надо играть. Мы играли с ним в одном дивизионе и встречались два раза в год. Это были особенные дни, ведь я знал, что меня ждет отличное противостояние. Я очень его уважаю, как игрока.

— Как вы готовились к встречам с ним, зная, что это будет самая тяжелая игра?

— Я думаю, что нужно уважать всех соперников, но не бояться их. Когда ты уважаешь своих соперников, это мотивирует тебя готовиться лучше: следить за сном, следить за питанием, следить за тем, как ты тренируешься и как учишься. То есть ты вкладываешься в себя настолько, чтобы получить наилучшие шансы на успех. От этого приходит уверенность и знание, что никто не отработал больше. А если ты знаешь, что никто не отработал лучше, ты знаешь, что тебя не смогут переиграть. Это все зависит от отношения к игре. Уважение ко всем соперникам, безмерное уважение к Дженкинсу, но Дженкинс не подготовился к игре лучше, чем я, а значит он не сможет меня переиграть. Так к этому относился я.

— Все, что вы рассказывали о себе ранее, звучало как неуклонное движение вверх. Но мы все знаем дальнейшую историю. Как вы объясняете себе, что произошло?
Прим.: После сложного и скандального расставания с «Сэйнтс» ЛеЧарльз Бентли перешел в «Кливленд Браунс», однако он порвал связки колена в первый день тренировочного лагеря со своей новой командой. Во время лечения у него возникло осложнение в виде стафилококковой инфекции в прооперированном колене, что в какой-то момент начало угрожать его жизни и поставило перед риском ампутации ноги. После многочисленных операций и более чем двухлетнего восстановления ЛеЧарльз Бентли завершил карьеру из-за плохого состояния его колена. Он отыграл в НФЛ всего четыре полных сезона.

— Произошел футбол. Надо называть вещи своими именами. Если ты играешь в футбол, ты будешь получать травмы. Я хочу быть здесь предельно ясным. Это неизбежно. Не важно, кто ты, не важно, что ты делаешь, однажды ты получишь травму. Но вот к чему я не был готов, так это к инфекции. Такое сложно предвидеть. И эта штука разрушила мою карьеру. Но даже так, я бы никогда не стал менять ничего ни в моей карьере, ни в том, как она закончилась. Если честно, это лучшее, что со мной случилось. Ведь без всего того, через что я прошел, я бы не был там, где я сейчас. Так что я благодарен за это. Еще раз, я бы мог преодолеть все это, потому что правильно относился к игре. Я знал, что если бы продолжил работать, то шаг за шагом я бы вернулся. Просто все дошло до той точки, когда моя любовь к игре исчезла. У меня не было желания возвращаться туда и не иметь возможности быть лучшим. Я слишком уважаю футбол. Лучшим для меня было отпустить это и двигаться вперед, найти что-то, где я мог бы действительно приносить пользу.

ЛеЧарльз Бентли. Второй европейский тренировочный лагерь для линейных нападения. Дюссельдорф, 2018. Фото: Леонид Анциферов (First & Goal).

— Мы говорили про переход из студентов в профессионалы, но помимо этого игроки еще часто говорят о завершении карьеры как о самом сложном периоде в жизни. Как вы перенесли это? Было сложно найти, чем заниматься дальше?

— Нет, это было совсем не сложно. Трудным было смириться с тем, что я больше не смогу играть в футбол. Но я сделал все, что было в моих силах, чтобы стать лучшим, поэтому у меня нет сожалений. Все равно больше ничего не осталось.

Я думаю, что когда игроки начинают испытывать трудности с переходом к жизни после футбола, это потому, что их снова начинает преследовать тот голос в голове. Он начинает спрашивать: «Ты сделал все, что мог? Ты отдал все, что у тебя было? Ты действительно уважаешь эту игру?» И, скорее всего, иногда ответом будет «Нет». Когда ты отвечаешь «Нет» на третий, четвертый, пятый год игры, ты еще можешь вернуться и исправить это на следующий год. Но рано или поздно времени не останется. Ты уже не сможешь утолить эту жажду. Все кончено. И тут появляется чувство сожаления. Игрок становится более озлобленным. Когда ты доходишь до этой точки, адаптироваться к новой жизни становится сложнее. Труднее найти ценность, которую ты можешь дать себе и остальным людям. Труднее взять все то, чему тебя учила игра, и начать применять это в обычной жизни. Особенно если ты застрял среди всех этих причитаний «Я бы хотел сделать так… Этого со мной не случись…. Это было несправедливо… Я бы хотел вернуться и все поменять….» Так не должно быть.

Поэтому многим игрокам сложно после завершения карьеры. Кто-то будет говорить «Я скучаю про раздевалке», кто-то — «Я скучаю по режиму, в котором жил». Я думаю, это все слишком поверхностно. Но если начать углубляться, то внутри окажется чувство сожаления по вещам, которые ты бы хотел сделать по-другому, но уже не можешь.

— Расскажите про тренировочный центр OLP и как он стал тем, чем является сегодня.

— В OLP мы достигли всего благодаря упорной работе, инновациям и желанию служить игре, служить людям. Вот и весь рецепт. Я начал всю эту историю десять лет назад и хотел привнести в футбол что-то, что могло бы помочь игрокам. Так мы и развивались.

Если быть точным, OLP — это не тренировочный центр. И не тренажерный зал. OLP — это место для инноваций, исследований и разработок. Нам повезло занять свою нишу и работать исключительно с линией нападения, и в этом мы полноценная инновационная и исследовательская компания. Мы работаем с атлетами самого высокого уровня, но они приходят в OLP не для того, чтобы тренироваться. Они приходят, чтобы работать над своим развитием на поле и вне его.

Футбол — это просто. Но вырастить спортсмена, сделать его лучше как человека — это гораздо сложнее. Мы много работаем над тем, чтобы обучать тренеров, обучать игроков не только быть лучше на поле, но и брать все лучшее от игры и применять это в жизни. Вот, что такое OLP. Если мы возьмем бренд LB (Прим.: LeCharles Bentley), то OLP будет только его частью. Еще там есть часть, посвященная медиа — это наш сайт и соцсети, часть про тренировочное оборудование, сделанное специально для линейных, часть про консультирование — мы много работаем с целыми университетскими командами и немного с НФЛ. OLP — это инновационная и исследовательская часть бренда, в которой мы работаем над физическим развитием игроков. Так что LB — это зонтичный бренд, и OLP — всего лишь часть всей экосистемы.

— Я правильно понимаю, что игроки работают в OLP круглый год?

— Да, весь год.

— Чем их работа в межсезонье отличается от того, что они делает во время сезона?

— Весной мы работаем над системой тренировок, развитием мобильности, фокусируемся на питании и пытаемся найти оптимальную форму. Когда все это сделано и приближается сезон, идет работа над применением всех этих навыков. Мы изучаем оппонентов, ищем недостатки в нынешнем развитии, корректируем режим питания, сна и тренировок — мы манипулируем этими вещами, чтобы игрок подошел к сезону в лучшем состоянии. Когда игрок возвращается в свою команду, мы можем критически разобрать все то, над чем работали, скорректировать программу на следующий год. Это постоянный процесс. И он индивидуален для каждого.

— Это все собрано в какую-то методику или это непрерывный и постоянно изменяющийся процесс?

— Да, это процесс с некоторыми базовыми принципами, которые с точки зрения обучения одинаковы для всех. Drive-Catch, 8 Angles, Pressure-to-Pressure — на этом мы все строим, потому что это и есть основа системы. Но когда мы начинаем разбираться с развитием спортсмена, мы ищем к нему отдельный подход, там все изменяется и живет отдельной жизнью. Мы делаем все на основе принципов. Принципы проявят себя с точки зрения эффективности, когда режим сна, тренировки, питание, травмы, личная жизнь будут под контролем. Мы управляем всем этим, чтобы в игровое воскресенье принципы показали себя наилучшим образом. Это не просто так, что «вот тебе правило, делай так». Все немного сложнее. Ты узнал эти принципы, но давай теперь начнем на постоянной основе управлять всем тем, что влияет на их исполнение.

— Какие у вас отношения с тренерами, работающими в командах? У нас перед глазами пример скандалов вокруг TB12 (Прим.: тренировочный центр Тома Брэди) и игроков, которые ходили туда тренироваться и восстанавливаться после травм. Есть ли сложность в том, чтобы завоевать доверие не только игроков, но и их тренеров?

— Да, эта история постоянно возникает последние годы. Но в то же время меня это не беспокоит. Я не работаю на команду. Я работаю на спортсмена. Это большая разница. Я знаю, что бизнесу нужно от игрока, и я знаю, что бизнес может взять от игрока. Я знаю, как бизнес может помочь игроку, и я знаю, как бизнес может навредить игроку. Я не играю в эти игры. Моя работа состоит в том, чтобы помочь игроку разобраться во всем этом. Если я смогу сделать так, что игрок станет активом для команды, всей организации будет хорошо. Но если я буду делать то, что нужно исключительно команде, я не смогу помочь самому важному звену — спортсмену. То есть наша цель в том, чтобы игрок был ценен. Если твоему тренеру не нравится все то, что ты делаешь в OLP, но при этом ты классный игрок, то это не важно. Но если твоему тренеру не нравится OLP, и ты играешь плохо, то, наверное, у тебя проблемы. Поэтому мы очень заботимся о том, чтобы у нас все было на высочайшем уровне.

Это распространенная ошибка думать, что если ты занимаешься со спортсменом, ты можешь работать на обе стороны. Ты либо работаешь на спортсмена, либо работаешь на его команду. К сожалению, иногда цели команды не сходятся с целями спортсмена. Так что я в это не играю. Я уважаю цели организации и цели тренеров, я понимаю их, но не они выписывают мне чеки. Они не дают ценности к тому, что делаем мы. Я всегда буду на стороне спортсмена и буду помогать ему.

— Но много ли тех, кто сомневается в том, что вы делаете?

— Я не слушаю этих людей. Если бы слушал, мы бы не были там, где мы сейчас. Люди всегда найдут, чего бы плохого о тебе сказать. Откровенно говоря, мне плевать. Это не повлияет на нашу миссию. Тренеры приходят и уходят. Один тренер в одной команде нас не любит. Ну так лучше ему подумать о своей работе. Меня никто не уволит. В этом разница между нами. Тренер может быть уволен, он может никогда не вернуться в профессию. Если кто-то начинает слишком пристально следить за тем, что мы делаем, он начинает терять фокус и ставит себя в уязвимое положение. Так что я не впускаю к нам такую энергию. Мы игнорируем это и фокусируемся на том, что действительно важно. Все, что люди думают и говорят о нас, никак не влияет на то, что и как мы делаем.

ЛеЧарльз Бентли. Второй европейский тренировочный лагерь для линейных нападения. Дюссельдорф, 2018. Фото: Леонид Анциферов (First & Goal).

— Работа игрока линии нападения 10-15 лет назад отличается от того, что им нужно делать сегодня?

— Что ты подразумеваешь под словом «работа»?

— Я имею в виду то, что происходит с ними на поле, как им нужно тренироваться и как изменилась их рутина.

— Отличный вопрос. Да, игра определенно изменилась для всех игроков о-лайна. Во-первых, на поле защитники стали больше, быстрее и сильнее, чем когда-либо. Это совершенно новый уровень испытаний для линейных. Во-вторых, вне поля резко увеличилась роль СМИ и соцсетей. Раньше, если ты провел плохую тренировку, это оставалось внутри команды. Ты посмотрел запись, что-то поменял, вернулся на следующую практику, и жизнь продолжается. Сегодня, если ты провел плохую тренировку, все об этом знают. И все будут говорить, что ты плохой игрок потому, что ты провел одну плохую тренировку. Игроки видят это, и это влияет на их развитие. Есть и финансовая сторона. Сегодня можно заработать гораздо больше денег, чем раньше, и это значит еще большее давление. Тренировки стали гораздо более продвинутыми, потому что таково требование времени. Обучение стало более сложным и детальным. Так что да, все очень изменилось, и игрокам нужно адаптироваться.

— Вам нравится, куда сейчас движется футбол в смысле введения новых правил и вниманию к безопасности?

— Без-ус-лов-но! Игра должна эволюционировать. Игра должна становиться безопасней. Шаги, которые были сделаны, чтобы достичь этого, должны были быть сделаны. Если кто-то говорит, что игра стала слишком мягкой, что игра перестала быть жесткой, как насчет этого: почему бы вам не надеть шлем и не выйти играть? И потом вы мне расскажете, как игра стала мягкой. Вы мне расскажете, что игра перестала быть жестокой, как это было раньше. Это все чушь. Приоритетом должна быть безопасность игроков, нужно сделать, чтобы их карьеры длились как можно больше. Это должно быть самым важным. И это должно проходить через все тренировки, все обучение, все развитие игроков. Все, что было сделано в этом направлении, было необходимо. Я это поддерживаю. И нам нужно сделать еще больше.

Нельзя делать игроков заложниками прошлых идеалов. Все меняется. Раньше игроки носили кожаные шлемы. И знаешь что? Они их больше не носят. А когда-то было время, люди говорили: «Они не носят кожаные шлемы, теперь у них маски, игроки стали неженками». Нет, просто игра изменилась! Она прошла путь от линейных нападения, которым было нельзя использовать руки, до каких-то вещей, которые в прошлом были невозможны. Защитникам раньше было нельзя трогать принимающих. Игра все время эволюционирует.

Если вы выходите и говорите мне, что игроки должны убивать друг друга на поле, играть жестоко и безрассудно, мой ответ вам: вы не уважаете игру. Вы — одна из проблем этой игры. Люди со стороны, которые говорят об отсутствии жестокости — вы и есть проблема. Футбол будет всегда. А все эти люди — нет. Придут новые игроки и новые менеджеры с новыми идеями, которые выведут игру на новый уровень. А эти люди уйдут. И они не будут значить ничего. Да, нужно пройти через все эти сложности, через людей, которые постоянно критикуют… Но кому какое дело? Игра позаботится о себе сама.

— Но сегодня даже сами игроки говорят, что игра стала слишком мягкой…

— Вот что касается игроков. Игроки всегда развиваются и адаптируются. Таков этот бизнес. Если у нас сейчас есть игроки, которые рассуждают о мягкости игры, спроси меня об этом через пятнадцать лет. Все это от молодости. С молодостью иногда идет тупость. Они просто не знают. Они знают то, что им сказали раньше их тренеры, какова была их среда, в которой они выросли.

Должна измениться культура. Все, что мы слышим от игроков по этому поводу — это следствие меняющейся культуры. Они не знают лучше, они не мыслят иначе, они не могут сами подняться на новый уровень. Так что если вы хотите побеждать в игре, которая эволюционирует, нужно менять культуру, нужно менять образ мыслей игроков, игрокам нужно больше ценить себя и больше уважать игру. Сегодня мы можем это изменить. И у нас будет меньше игроков, говорящих глупости, потому что они поймут, что игра — это нечто большее, чем они.

Какой будет игра через двадцать-тридцать лет, когда в нее будут играть ваши дети? Если пойдем в том направлении, где игра была двадцать-тридцать лет назад, мы не добьемся того, чего добились сейчас. Все, что я говорил, очень важно, чтобы футбол продолжал жить еще долго. Мы делаем правильные вещи. Я — самый большой фанат по-настоящему страстной игры, но я не буду держаться за идеалы жесткости и того, каким футбол был в прошлом. Это абсурд. У меня пять сыновей, и я бы не хотел, чтобы они играли в футбол, в который мы играли 20 лет назад. Нет.

— Так какой вы бы хотели видеть игру через двадцать лет?

— То что я хочу видеть, и над чем я сейчас работаю — это сделать так, чтобы развитие стало стандартизированным, чтобы был универсальный язык, универсальный подход, чтобы во всем мире все бы сошлись на том, что лучше для спортсмена и что лучше для игры. Чтобы было понимание, как относиться к развитию игроков от А до Я.

И я не фокусируюсь только на НФЛ. Я фокусируюсь на том, что футбол в целом может дать игрокам, на том, чтобы футбол помог молодым людям понять, кто они такие. И единственный путь к этому, это сделать так, чтобы мы все были согласны на этот счет. Но нам еще далеко до этого. Нам далеко до этого даже в пределах одной страны. Но если мы продолжим двигаться в этом направлении, обсуждать безопасность, обсуждать язык, обучение, тренировки, развитие, то мы придем к общей идее того, каким должен быть футбол. Мы увидим игру по-настоящему мировой, и у всех в США, в Румынии, в Германии, в Чехии будет один стандарт.

Когда ты начнешь играть в футбол, у тебя будет система. Ты будешь знать, что и зачем ты делаешь. Ты будешь знать, как и зачем тебе тренироваться каждый день. И ты будешь знать, что игра даст тебе. Что игра — это инструмент, и в ней есть ценность. Благодаря футболу… я знаю, что это все звучит очень банальным и клишированным, но мы сможем сделать мир лучше, потому что футбол сделает людей лучше. Если мы сделаем людей лучше, все будет круто.

Но если мы продолжим позволять игре высасывать из игроков все без остатка, где будет футбол через 20 лет? У нас будет толпа сломанных игроков, ненавидящих футбол, ненавидящих своих тренеров, не позволяющих своим детям в него играть, не желающих видеть его на ТВ, не желающих быть хоть как-то вовлеченными в него, озлобленных и жестоких. И игра умрет. Я бы не хотел, чтобы все случилось так.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.