Осторожно, в материале представлены фотографии, которые могут не понравиться впечатлительным людям
***
Алекс уже больше не мой Алекс.
Прошло 57 часов с тех пор, как моего мужа увезли с поля с переломом правой ноги в воскресенье во время матча. Сейчас среда, полночь, и он уже не просто травмированный футболист — он пациент, который лежит с помутненным сознанием и вокруг которого снуют врачи, пытающиеся понять, что же не так. Конечно, я очень хочу поговорить с Алексом. Но он … он уже не в состоянии это сделать.
Они думают, что у него тромб, что началась лёгочная эмболия. Они делают кардиограмму. Всю ночь идут обследования и тесты. У Алекса начинается лихорадка. Его кровяное давление падает.
Все — медсёстры, врачи — все они в комнате и они меня слышат. Я очень хочу узнать, будет ли всё хорошо, но мне отвечают: «Нам нужно найти корень этой проблемы».
Наконец, приходит понимание, что виновата инфекция.
Доктора говорят мне: «У него заражение. Оно в крови. Но мы не знаем, какая это инфекция».
Доктор Стив Малекзадех, один из хирургов-травматологов Алекса, приходит рано утром на следующий день. Это четверг, День Благодарения. Позже он скажет, что пришёл так рано, потому что не смог заснуть. Он знал, что что-то не так. Он разворачивает повязку на ноге Алекса, которая была зафиксирована всего несколько часов назад. В то время нога выглядела нормально, по крайней мере, так же нормально, как обычно выглядят переломанные ноги после операции.
Но сейчас нога чёрная. Там огромные волдыри. Ясно, что там инфекция. Я могла раньше видеть это в каком-нибудь ужастике, но сейчас это на моём муже. Мой худший кошмар.
Доктор Малекзадех говорит: «Нам придётся отправить его обратно. Мы должны снова его оперировать».
Родители Алекса уже тут. «Редскинс» в тот день играют с «Каубойс», но доктор Робин Уэст, главный врач команды, прилетела из Далласа, чтобы присоединиться к команде хирургов. Я даже не могу сказать, как долго длилась операция, но, по нашим ощущениям, мы ждали вечность.
Врачи, наконец, выходят из помещения и выглядят побеждёнными. Как будто они открыли ящик Пандоры. «У него плохая инфекция, — говорят они. — Там была колония бактерий по всей его мягкой ткани. Мы удалили бОльшую её часть».
«Что это значит?»
«Ну, нам пришлось снять много кожи и много мышечной ткани».
«И теперь всё в порядке? Инфекция исчезла?»
«Нет. Мы должны вернуться завтра и сделать это снова. Мы думаем, что это похоже на некротический фасцит».
Мы смотрим друг на друга с недоверием. Некротический фасцит? Это что, когда бактерии едят твою плоть? Это — единственная вещь, которую я узнала об этом заболевании, попытавшись прочитать о нём в интернете.
Итак, теперь это пятница, они вернулись, чтобы вырезать ещё больше ткани. Но бактерии вернулись, и теперь все знают точно, что это некротический фасцит. В его крови теперь есть очень редкий вид бактерий, aeromonas hydrophila, который обычно живёт в пресной или солоноватой воде.
Итак, если говорить простым языком — бактерия внутри Алекса разъедает его ногу. Он заражён и, по сути, умирает. Семья, друзья, все, кто с ним связан — все раздавлены.
Мне нужно немного успокоиться. Мне нужен кто-то, кто может сесть со мной и рассказать, что произойдёт. Я посылаю Робин сообщение и спрашиваю её, можем ли мы встретиться наедине и поговорить.
Мы направляемся в больничную столовую, которая буквально стала моим убежищем. Я спрашиваю: «Пожалуйста, не могли бы вы дать мне побольше информации? Мой муж лежит там. И он умирает. Из-за заражения в ноге. Мне просто хочется знать — почему мы не можем её просто отрезать? Мне нужно знать, смогу ли я покинуть это место вместе с ним когда-нибудь. Я не могу пойти домой с нашими детьми, не зная, что он будет в порядке».
Она ответила — и это были её точные слова, я до сих пор слышу их в своей голове.
Она сказала: «Элизабет, мы делаем всё, что в наших силах. И сейчас наш главный приоритет — спасти его жизнь. Затем мы сделаем всё возможное, чтобы спасти его ногу. Что-то большее будет настоящим чудом».
Как он туда попал?
Давайте вернёмся немного назад.
18 ноября 2018 года началось так же, как и любой день, в котором команда Алекса играет дома. Была обычная рутина. Он проводит ночи перед играми в командном отеле. Дети и я встаём, завтракаем, умываемся и готовимся. Потом мы садимся в машину и едем на стадион. Прямо перед тем, как мы приезжаем на стадион, Алекс мне звонит. Он разминается на поле. Мы начинаем наш обычный разговор. В конце мы всегда говорим одну и ту же фразу — «Люблю тебя». Это футбол и, несмотря на то, что Алексу уже 34, это его четырнадцатый сезон в НФЛ.
Все разогреваются и отлично проводят время. Мы проходим на свои места. Обычная игра — такая же, как и все до этого.
Но потом этот розыгрыш. Мы все встаём, потому что понимаем, что Алекс на газоне. Он лежит там и мы видим, как он держится за ногу. Я думаю, это его лодыжка или колено? Наш семилетний сын Хадсон дёргает меня за руку. Я вижу слёзы на его глазах. Он говорит, «Мама, автомобиль на поле». И он знает, что если нужен медицинский автомобиль, то дело серьёзно. Игра продолжится. Но для меня, наших детей и родителей Алекса это не просто один из эпизодов.
Свёкр и свекровь забирают детей, а я направляюсь в раздевалку команды. Когда я добираюсь туда, я слышу крики. В медицинской комнате вокруг Алекса собрались люди: доктора, физиотерапевты, мистер (Дэниел, владелец «Редскинс») Снайдер. Алекс кричит от боли, пока ему пытаются вправить ногу. Я никогда такого раньше не видела. Но пока я не беспокоюсь. Его отвезут в больницу, сделают операцию и поправят ногу.
Пока мы едем на скорой, Алекс спрашивает: «Скажи счёт, пожалуйста. Как там справляется Кольт?» (Маккой, второй квотербек „Вашингтона“). Это типичный Алекс. Он очень волнуется о команде, которая идёт на первом месте в дивизионе с результатом 6-3. Он хочет убедиться, что у них всё окей.
Когда мы приезжаем в больницу, доктора уже готовы. Отделение травматологии открыто и они делают рентген его ноги. В эту ночь работает доктор Майкл Хольтцман. Доктор Малекзадех контактирует с ним по телефону. Доктор Уэст сказала по пути в больницу, «Если у вас есть травма, то это лучшие два парня, которые могут над ней поработать».
Перед тем, как Алекс отправляется на операцию, доктора показывают нам компьютерную томографию и говорят: «Это действительно тяжёлый перелом». Это спиральный перелом, который начинается в голеностопном суставе и проходит вплоть до колена. И малоберцовая кость тоже сломана. Из-за того, что у Алекса очень длинные голени, они должны будут вставить несколько пластин и много винтов. «Это — довольно распространённая практика, — говорят нам. — Вы проведёте в больнице около двух дней, пройдёте небольшую реабилитацию и отправитесь домой».
После операции доктора говорят, что всё прошло хорошо и нога выглядит неплохо. Кости сошлись идеально. Мне даже показывают снимки — они выглядят прекрасно. Но так как Алекс перенёс сложный перелом, при котором кость прорезала кожу, по их словам, присутствует риск инфекции. Они вытащили из раны, ни много, ни мало, грязный носок. Но сейчас он на антибиотиках.
На следующий день у Алекса умеренная лихорадка и сильная боль, но этого стоило ожидать, учитывая, что ему вставили в ногу три пластины и двадцать винтов и штифтов. Врачи говорят, что будут держать его на обезболивающих ещё несколько недель, а мы сможем отправиться домой во вторник.
Но во вторник во второй половине дня Алексу всё ещё больно и у него начинается температура. Доктор Уэст приезжает его увидеть, прежде чем отправиться на игру с «Далласом». Она предлагает ему остаться ещё на ночь в больнице. Алекс сопротивляется: он хочет вернуться домой и поспать в своей кровати, но доктор Уэст его переубеждает. Очень хорошо, что она это сделала, ведь ночью температура стала очень высокой.
Доктор Хольцман приходит на следующее утро, разворачивает ногу и говорит, что она выглядит нормально. Волдыри и синяки такие, какими и должны быть. Но в течение дня Алексу становится хуже. К вечеру среды мы знаем, что не поедем домой.
Спасая ногу
Врачи ставят своей целью спасти Алексу ногу и жизнь. Они говорят: «Знаете что? Мы собираемся оперировать его каждый день». И в течение недели они ежедневно делают эту процедуру — разрезают кожу, ткани и мышцы, пока не удостоверятся, что инфекция прошла.
Одной ночью я сижу с Алексом и не сплю, а они приходят и рисуют на его ноге фломастером маршрут распространения инфекции. Каждые 20 минут какой-нибудь врач заходит и дорисовывает — и каждый раз инфекция поднимается ещё немного выше. И однажды они забирают его в операционную, чтобы разрезать ногу и проверить, действительно ли она пробралась так высоко.
А я сижу и смотря, как инфекция движется по его ноге. Я просто пытаюсь удостовериться, что жизнь моего мужа вне опасности. Я понимаю, что если доктора будут ампутировать ногу, то будут делать это выше колена. И есть большая разница в том, чтобы жить с ногой, ампутированной выше или ниже колена.
Но, к счастью, некротический фасцит никогда не проберётся выше его колена. И у Алекса всё ещё есть его нога …. ну, точнее, то, что от неё осталось.
После восьми операций у Алекса полностью раскрыта голень. У него нет мышечной ткани между лодыжкой и коленом. Доктора говорят, что его травма больше не является спортивной — она больше сопоставима с теми повреждениями, которые получают военные в горячих точках.
Алекс не смотрит на свою ногу. Он не хочет её видеть.
В этот момент входит доктор Винит Механ, пластический хирург, вместе с коллегами-ортопедами и говорит: «У вас есть несколько вариантов. Сейчас мы изложим вам все».
Алекс впервые за долгое время полностью проснулся и внимательно слушает.
«Очевидно, первый — ампутация».
«Второй — перенос мышц. Один из вариантов — широчайшая мышца спины».
Но Алекс возражает: «Вы не можете её забрать. Я не смогу без неё бросать. Для меня это всё».
Но мышца-донор должна быть действительно большой из-за того, что берцовая кость Алекса очень длинная.
«Ещё мы можем забрать часть вашего квадрицепса на левой ноге».
Но ещё они признаются ему, что это может не сработать. Помимо переноса непосредственно мышцы, они должны соединить все вены и артерии. Это — капиллярная хирургия. В её случае, как и при трансплантации органов всегда есть риск, что организм просто не примет помощь. Если это случится, будет ампутация. Ваша правая нога будет отрезана, а левая ослаблена. Вам придётся так существовать до конца вашей жизни.
«Нельзя, конечно, говорить, что вы при этом перестанете быть спортсменом, потому что есть удивительные атлеты, которые носят протезы, — говорят доктора. — Но мы бы не хотели пробовать эту операцию, и — если она не сработает — ослаблять ногу, которую вам потом придётся всю жизнь использовать в качестве опорной».
Родители Алекса и я переглядываемся: «Что бы ты сделал?»
Алекс участвует в разговоре. И он боец. Для него это — ещё одно испытание. Как только он слышит о возможности переноса мышцы, он принимает эту идею и риски, с ней связанные.
После операции по переносу мышц и недели восстановления Алекс, наконец, выписан домой. Он в инвалидной коляске, его нога зафиксирована и приподнята. До нового года — чуть меньше трёх недель.
Первые несколько недель вне больницы были тяжёлыми. Мы должны были обустроить наш дом, чтобы Алекс мог передвигаться. Он не мог опустить ногу. Ему нужна была помощь во всём, от подъёма с кровати до похода в ванную. Он не мог принять душ. Я каждый день давала ему кучу антибиотиков. Дети очень хотели принимать участие в заботе о нём.
Каждый раз, когда я собирала ему лекарства, наша дочь Слоан, которой в то время было всего два года, помогала мне это делать. Наши сыновья помогали передвигать Алекса в его инвалидной коляске. Если кто-нибудь приходил, наш средний сын Хейс всегда говорил, что не надо приближаться близко к ноге его отца. Он постоянно обрабатывал его ногу санитайзером. Они всё понимали. Они были очень взволнованы тем, что вся семья снова вместе.
Как только Алекс начинает переносить некоторый вес на больную ногу, он начинает ходить на физиотерапию 5-6 дней в неделю. Однажды он заканчивает процедуры и говорит мне: «Я хочу отправиться на базу команды и поработать над верхней частью тела». Его стойкость восхитительна. Каждый день он думал над тем, как ему стать лучше.
Он проделал совершенно невероятный путь.
Взгляд вперёд
Со всеми процедурами, переносами мышц, микрососудистой хирургией, кожными трансплантациями, укорочением и удалением внешнего фиксатора ноги и, наконец, заменой большой круглой рамы, стабилизирующей кость, на титановый стержень, Алекс перенес 17 операций и четыре раза ложился в больницу на общий срок в девять месяцев.
Нет никаких сомнений, что это было трудное время, особенно для Алекса. Но он всё равно смотрел и смотрит только вперёд. Однажды, вскоре после того, как он чуть не потерял свою жизнь, в промежутке между операциями Алекс вдруг сказал мне, что всё будет хорошо.
«Знаешь, скольким людям хотелось бы поменяться со мной местами? — сказал он тогда. — Миллионы людей хотели бы оказаться мной, даже сейчас. Ты же понимаешь, какой жизнью мы живём и как нам повезло?»
«Что?» — говорю я, ничего не понимая.
«Мы не можем принять наше положение, как будто мы его заслуживаем, даже на минуту, — ответил он. — Надо это знать».
Я должна признать, что он был прав.
Размышляя о том, как прошли последние 15 месяцев, я чувствую себя везучей. У нас было очень много помощи от семьи и друзей, особенно это было важно нашим детям. Они помогали детям жить жизнью нормальной настолько, насколько это возможно — для меня это важно. За все те ночи, которые я провела в больнице, я подружилась со многими медсёстрами. А доктора были просто великолепны — они очень заботились. И в те дни, когда мы были разбиты, и в те, когда мы радовались и смеялись.
Алекс и я шутим, что каждый хотел бы, чтобы его дочь выросла такой же, как доктор Уэст. Она не только великолепный врач, мать, женщина — она ещё очень классный друг. Дэн Снайдер и вся организация «Редскинс» оказывали огромную поддержку с самого момента получения травмы. Я не думаю, что мы могли бы получить команду лучше.
Были моменты, которые подтверждали те слова Алекса. В феврале 2019 года мы съездили в медицинский центр армии в Сан-Антонио — и это было очень отрезвляющим впечатлением. Там было очень много солдат с похожими травмами. И именно благодаря им мы имеем не только свободу, но и медицину и технологии, достаточные, чтобы лечить спортсменов. Невероятно.
Поначалу это пугало Алекса. Он сказал: «Здесь куча морпехов и спецназовцев … представляешь, какая суровая атмосфера?»
Они делали то, что игрок НФЛ был бы не в силах сделать. У них была эта стойкость и настойчивость, они собирались пройти через это испытание легко и просто. И я думаю, что это дало дополнительную мотивацию Алексу. Я не думаю, что кому-нибудь легко перейти от бытности спортсменом мирового уровня до потери возможности ходить. Нужна была огромная мотивация, чтобы вернуться обратно. Было круто смотреть, как он загорается снова, как в нём загорается былой огонь. По дороге домой из Сан-Антонио Алекс впервые с момента травмы заговорил о том, что хочет снова поиграть в футбол.
Когда я думаю о возвращении Алекса в игру, часть меня хочет, чтобы он поступил так, как желает того сам внутри себя. Если это означает возвращение на футбольное поле, то я хочу, чтобы он сам этого добился, без чьего-либо влияния. Но, очевидно, часть меня спрашивает: «Стоит ли делать это снова? После всего, через что мы прошли?»
Но я знаю, в конце концов, что это его борьба — физически, эмоционально и ментально. Я хочу, чтобы ему было за что бороться. И я поддерживаю его.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.