Превосходный лайнбекер, который играл в течение 15 сезонов и, по его словам, получивший более двух тысяч сотрясений, Гэри Пламмер чувствовал, как теряет рассудок, когда он закончил с футболом. Напуганный и отчаявшийся, он обратился к альтернативной терапии — йоге, музыке, диете и даже садоводству — все для того, чтобы бороться со снижением когнитивных способностей. Вопрос к бывшим игрокам, которые тоже с этим борются: возможно ли остановить деменцию? Есть ли надежда?

В начале мая Гэри Пламмер, бывший лайнбекер «Чарджерс» и «Фотинайнерс» приехал на осмотр к неврологу в Карлсбад, Калифорния, чтобы узнать, как сильно футбол повредил его мозг.

Сидя в кабинете, 58-летний мужчина пытался собраться с духом. Годом ранее он прошел первую часть неврологических исследований по базовой программе для игроков НФЛ Baseline Assessment Program (BAP) Она помогает определить, страдают ли бывшие футболисты от нейрокогнитивных нарушений. Бесплатно только для избранных. В течение шести часов он отвечал на вопросы, просматривал головоломки и задачи на компьютере: последовательность букв и цифр, тест матричных аналогий, география. Некоторые вопросы напомнили ему экзамен для поступления в университет (SAT). Если поезд выезжает из Бостона в 10 утра… Периодически врач просил его повторить ряд слов, например, молоток, красный, среда и полицейский. Однажды Пламмер уже проходил такой экзамен. Он все время спешил рассказать людям, что поступил в калифорнийский университет благодаря знаниям, а не футболу. Он читал десятки книг в год, чередуя классику, научную литературу и детективы. Он долго гордился тем, что развенчал стереотип о глупом спортсмене.

Но 15 сезонов в профессиональном футболе дорого ему обошлись. В течение десяти лет после выхода на пенсию, в 1998 году, Пламмер заметил некоторые изменения. Головные боли, которые преследовали игрока, не прекратились, а наоборот, ухудшились, продолжаясь несколько часов, а иногда дней. «Как гвоздь, воткнутый за правое ухо», — говорит он. Громкие звуки и яркий свет раздражали его. В конце концов он стал беспокойным и подавленным. Он редко спал больше одного-двух часов подряд. Не мог долго концентрироваться на чтении, поэтому начал слушать аудиокниги. Его жена Кори теперь запоминает все подробности и управляет его графиком.

Когда в 2014 году он наконец встретился с клиническим психологом для оценки психического здоровья, Пламмер попытался ответить на основные вопросы. «Я чувствовал себя таким идиотом, — говорит он. — Чем дольше продолжался тест, тем глупее я себе чувствовал». После этого психолог сказал Пламмеру, что он страдает серьезным нейрокогнитивным расстройством из-за повторяющейся черепно-мозговой травмы. «Это начальная стадия деменции», — говорит Пламмер.

Теоретически его состояние должно было ухудшаться с годами, сделав его историю  удручающе похожей на многие другие истории бывших игроков. И все же, выходя из кабинета невролога в мае этого года, Пламмер чувствовал себя оптимистично. Даже уверенно. Он верил, что его усилия вот-вот окупятся.

Все чаще исследования связывают травмы головы с болезнями Паркинсона и Альцгеймера в дополнение к хронической травматической энцефалопатии, дегенеративной болезни мозга, из-за которой тау-белок медленно убивает клетки мозга. Тем не менее большая часть исследований о травмах головы остается туманной; энцефалопатия, например, не может быть диагностирована при жизни. Даже определения «сотрясения» «когнитивные нарушения» меняются каждые пару лет. Но одно точно ясно: чем больше ударов вы получаете, тем это опаснее.

Пламмер рассказал, что он получил от двух до четырех тысяч сотрясений, если учитывать наименее тяжелую форму. Он знает, что кто-нибудь засмеет его из-за этой цифры, но он предлагает посчитать не только сотни игр, которые он провел на поле, но и тренировки, скриммиджи и предсезонки. С самых ранних лет Пламмеру — низкорослому, с самыми обычными физическими показателями — неоднократно везло. Как чемпион штата на позиции гарда в средней школе Мишин Сан Хосе во Фремонте, Калифорния, он не получил ни одного предложения из Первого дивизиона НСАА. Джордж Сейферт, который тогда был помощником в «Стэнфорде», сначала заинтересовался им, но только до личной встречи. Тогда он посчитал его «слишком маленьким, чтобы играть в Pac-10». Так Пламмер уехал в колледж в Олоне, Калифорния. А два года спустя два года он продолжил работу в «Беркли» в качестве 188-сантиметрового и стокилограммового ноуз-гарда. Его не задрафтовали, поэтому он отыграл три сезона в «Окленд Инвейдерс» в USFL. А когда лига закрылась, в 1986 году он попал на просмотр к «Чарджерс». К середине сезона он стал стартовым лайнбекером. В L.A Times можно найти заголовок «Лучший игрок, которого никто никогда не хотел».

Пламмер вырос в семье среднего класса. Он вспоминает, как его отца, полицейского, поглотила агорафобия. Он решил жить другой жизнью, решил обратить свои страхи в преимущества. Поэтому он использовал их в качестве горючего в НФЛ, представляя, что каждая игра — последняя. Он проводил вечера в спортзале своего дома, в который вложил $70 тысяч. Там была стойка для приседаний и платформа для жима ногами, специальная постоянная беговая дорожка, где он бежал со скоростью 30 км/ч, пока его не стошнит. В университете его специальностью была нутрициология, он отслеживал каждый кусочек пищи в программе, проверяя витамины и сложные углеводы. На поле он играл на грани безумия, стараясь выиграть каждый дрилл и запугать любого соперника, всегда готовый схватиться за яйца, находясь снизу, если бы это дало преимущества. Когда тренер вызвал его после столкновения подняв руку и спрашивая, сколько пальцев видит Пламмер, он игнорировал головокружение, тошноту или покалывание в руке. «Вот столько», — отвечал он, показывая средний палец. Некогда беспокоиться о последствиях. К тому же, разве шлем не для защиты?

Когда в 90-х годах появились первые отчеты, где подробно описывались все последствия потрясений, Пламмер смеялся над ними, как и сами чиновники в лиге. («Сотрясения — это часть профессии, профессиональный риск», — сказал в интервью Sports Illustrated в 1994 году Эллиот Пелман, врач «Нью-Йорк Джетс», позже назначенный лигой председателем комитета по умеренным черепно-мозговым травмам НФЛ). То же самое было на семинаре, на который агент Пламмера Ли Стейнберг заставил его прийти. «Со стороны Ли это было очень последовательно, но в то время, конечно, я об этом не знал, — сказал Пламмер. — Как лайнбекеры мы все повторяли «Это не для нас. Это для лузеров с другой стороны мяча».

Смотря на это сейчас, Пламмер удивляется тому, как он себя вел: «Я нехотя сидел на этом собрании, там была группа из восьми экспертов со всей страны. Это были нейробиологи, ученые и хирурги. Я никогда не слышал о первом или втором классах сотрясений. Сотрясение — это когда тебя вырубили, чувак, конец истории». Затем врачи сказали игрокам, что видеть звезды — тоже считается сотрясением, и если у вас есть такое ощущение, вам нужно подумать о том, чтобы отсидеться дома недельку. «Я буквально вскочил со стула и сказал: «Я миддл-лайнбекер, если бы у меня не было от пяти до десяти таких случаев, считайте, я не играл на этой неделе, — вспоминает Пламмер. — Я был ошеломлен, что он предлагал это мне, огромному парню, сидеть дома. Смеетесь, что ли?»

Вместо этого, Пламмер сказал СМИ, что «боль для меня приемлема». Он гордился играть с двумя 15-ти сантиметровыми штырями в большом пальце. В четверг у него была артроскопия колена, а в воскресенье он уже становится в линию. В дни игр он принимал торадол, мощное противовоспалительное средство, которое временно заглушает боль. В остальное время он пил перкодан и индометацин, пока из-за них не появлялись язвы, из-за чего он увеличил дозы преднизона, стероида, который может вызывать приступы агрессии. В те годы Пламмер не всегда был лучшим мужем или отцом для своих детей — он понимает это сейчас — но он никогда не расслаблялся как футболист. И в тот момент это казалось самым важным.

В итоге Пламмер вышел на поле в 243 играх в профессиональном спорте (на 48 меньше Джорджа Сейферта за «Сан-Франциско», основное оправдание) и получил перстень за победу в Супербоуле в сезоне-1994. За всю карьеру он перенес 15 операций, и он говорит, что естественно стоило принимать контракт «Фотинайнерс» стоимостью $200,000, а не продолжать лечиться. За этим последовала замена левого тазобедренного сустава, и потом еще восемь операций после завершения карьеры. Он всегда думал о том, что когда-то его тело сломается; это была цена игры. Чего он не ожидал — и это не предвидел ни один из его одноклубников — это другую потерю. Тело можно отремонтировать; мозг — нет.

Оглядываясь назад, спад у Пламмера проходил постепенно, и сначала он почти не замечал этого. Он отличался красноречием, в 1998 году он получил работу радио-аналитиком «Фотинайнерс». Одержимый тем, что необходимо сохранить форму, он проезжал на велосипеде 10 тысяч миль в год, поднимал вес и играл с двумя сыновьями в стритбол на заднем дворе. Шаг за шагом его мир начал рушиться. В 2005-м они с женой перенесли тяжелый развод. Он испытывал приступы гнева и депрессии. Хроническую бессонницу. Темные мысли. Кто-то бы скучал по мне, если меня здесь не будет? Хоть кому-то было бы не все равно? В 2011-м он женился на Кори Штейн, которая работала в отделе кадров и была черлидершей у «Чарджерс». Она была близко знакома со всей футбольной жестокостью, поэтому волновалась за своего мужа. Она помнит, как проснулась посреди ночи и поняла, что его нет в постели и в тот момент ее даже в жар бросило, она подумала о худшем. На утро она умоляла его сходить к терапевту.

Но каждый раз Гэри отмахивался. Он говорил, что не о чем беспокоиться. Это все было временным. Все пройдет.

А потом, как сказала Кори, «все изменилось».

Утром 22 мая 2012 года Пламмер был дома, занимался на горизонтальном велотренажере и смотрел телевизор. В этот момент в новостях показали сюжет о том, что легенда «Чарджерс» Джуниор Сейау найден мертвым в собственном доме. Причиной смерти стало огнестрельное ранение в груди.

Пламмер и Сейау познакомились в тренировочном лагере в «Сан-Франциско» в 1990 году. Они быстро сработались, опытный лайнбекер стал наставником новичка. У них обоих был невероятный подход к работе в том плане, чтобы быть самыми крутыми парнями на поле. Сейау, которого семья называла Июньским жуком, приезжал к Пламмерам на ужины, и они оба вызвались волонтерами в местную благотворительную организацию Bates Street Community Resource Center. Общительный, красивый и успешный Сейау был тем самым парнем с кучей лучших друзей. Большинству из них казалось, что его жизнь прекрасна. Он был «Мистер Сан-Диего», как говорил Пламмер. Но после завершения карьеры в январе 2010-го Сейау начал свой путь вниз: обвинение в домашнем насилии, пьянство и азартные игры, автокатастрофа, которую считали попыткой самоубийства. Пламмер проводил все меньше времени со своим другом. А когда они встречались, Джуниора окружали незнакомые ему люди. Пламмер говорит, что «казалось, будто он разговаривает с абсолютно другим человеком».

И в тот момент, когда Пламмер сидел на велотренажере, из его глаз потекли слезы, он думал о том, когда видел Сейау в последний раз — на благотворительном гольф-мероприятии пару недель назад. Несмотря на то, что он улыбался и хлопал всех по спине, как обычно, Джуниор был сам не свой. Рассеянный. Пламмер отозвал его в сторону.

«Все в порядке, дружище?», — спросил он.

«Да, все хорошо. Хорошо», — ответил Сейау с улыбкой.

«Не, чувак, я спрашиваю, все ли с тобой хорошо?»

Джуниор обнял друга своей большой рукой, посмотрел в глаза и заверил, что все у него хорошо. Пламмер поверил.

А теперь произошло это. Пламмер чувствовал, как начинают бушевать эмоции: вина, страх, отчаяние, гнев. Через несколько минут после выпуска новостей начали звонить старые друзья и одноклубники. Как игрок Пламмер был для всех поддержкой, тем, кто мог сказать все прямо. «Прекрасный товарищ по команде, — говорит Кен Нортон-младший, бывший лайнбекер Сан-Франциско. — Он делал людей вокруг себя лучше». Теперь все эти люди обратились к Пламмеру за утешением, за пониманием. «Друг, это и с нами произойдет?» — спрашивал Стив Янг, бывший квотербек «Фотинайнерс». Пламмер пытался объяснить трагедию. На Джуниора многое навалилось. Самоубийство не было вызвано футболом. Тогда это выглядело правдоподобно; и только девять месяцев спустя врачи обнаружили, что у Сейау была прогрессивная травматическая энцефалопатия, из-за чего клетки его мозга умирали и вызывали различные симптомы, от агрессии и эмоциональной нестабильности до потери памяти.

Потом звонили журналисты. Пламмер как всегда был искренним. Он плакал в эфире и (в то время это было редкостью) говорил о том, как распространена депрессия среди бывших игроков, подтверждая, что Сейау боролся с ней. Да и он тоже. Когда Кори вернулась с работы, она обнаружила, что ее муж все еще разговаривал по телефону, блуждая по комнате, давая интервью одно за другим: Сан-Франциско, Сан-Диего, Бостон. Она знала, что вопросы никогда не закончатся, и Гэри продолжит на них отвечать. Она переживала, что он проигнорирует предупреждающие знаки в своей собственной жизни, что его путь слишком похож на Сейау. В итоге она выхватила телефон из его руки. «Больше никаких интервью сегодня», — сказала она. А затем взяла два пива и отвела его на задний двор, чтобы он посидел в тишине.

На следующие утро она договорилась с психотерапевтом о приеме в тот же день: без оценки, просто поговорить. «Ты идешь, — сказала она ему. — Я не могу позволить тебе быть следующим».

В этот раз он послушался.

Сначала было тяжело. В 2012-м знания общества об опасности сотрясений оставались относительно ограниченными. Это случилось за год до появления «Лиги Отрицания» (книги, в которой Пламмер рассказывает о встрече со Стейнбергом) и за три до фильма «Сотрясение».

В то время, как и многие бывшие игроки, Пламмер чувствовал вину за то, что жалуется. Они были богатыми спортсменами. Кому им плакаться? «Не могу сказать, сколько звонков я получил от родственников и друзей, которые спрашивали одно и то же после смерти Джуниора: «Какого черта? Весь мир был у его ног. Зачем он убил себя? — говорит Пламмер. — Я точно знал, о чем думал Джуниор: «Я никому не хочу делать больно. Я просто не хочу чужой мозг. Это не я».

Пламмер понимал, что ему нужно что-то сделать, но что? Он продолжил ходить к психиатру, даже нехотя. Он попробовал заняться йогой, узнав, что это успокаивает. Но сидя в позе лотоса рядом с женщинами, которые легко сгибались, он чувствовал себя  смущенно и неловко. Медитация тоже его разочаровала. Он не мог погрузиться в мысли даже на пять секунд, не говоря уже о минуте. «Я не знаю, для чего все это было в тот момент, — сказал он. — Я делал это, чтобы Кори отстала, или же потому, что знал, что это все для моего же блага».

Все эти усилия не были запланированы. Он гуглил «головной мозг помощь» и «как избавиться от тревоги». Он загрузил приложение «Babbel» для изучения языков, так как прочитал, что это может помочь создать новые синоптические связи, но спустя неделю сдался. Он купил гитару, которая соединялась с компьютером, надеясь научиться играть, но понял, что его пальцы — столько раз переломанные и вывихнутые — не справляются с этой задачей.

В прошлом году, работая на радио, которое принадлежит конференции Pac-12, он испытал небольшое помутнение в течение трех-семи секунд в прямом эфире. Теперь по просьбе Кори он перестал работать и сфокусировался на здоровье. К счастью, у него были деньги на это. Вечно опасаясь того, что следующий сезон станет для него последним, Пламмер проводил каждое межсезонье за работой. Он занимался ландшафтным дизайном и строительством вместе с братом, в конечном итоге он понял, что они накопили достаточно, чтобы купить квартиры и виллы и потом наблюдать за их ремонтом. (Как футболист, за свою карьеру он заработал $7,5 миллионов).

Тем временем продолжался суд против НФЛ, иски подали бывшие игроки и члены их семей. В 2013 году стороны договорились, что лига выплатит $765 миллионов игрокам, вышедшим на пенсию, которые, как предполагается, страдали от когнитивных или нейронных расстройств. (В апреле 2016-го сумма была пересмотрела в сторону $1 миллиарда). К моменту, когда новости уже разлетелись, Пламмер поговорил с десятками своих бывших одноклубников. Многие из них чувствовали себя обманутыми лигой, которая способствовала жестокости, не задумываясь о последствиях. Некоторых смутило то, что получение выплат сопровождалось бюрократической волокитой: чтобы в ней разобраться, нужно было ознакомиться с разделом часто задаваемых вопросов, где было 300 пунктов. Что нам нужно сделать? Кому звонить?

В декабре 2014-го, по настоянию своего адвоката Джона Лоренца, Пламмер сходил к психологу-консультанту для предварительного анализа, тогда он получил этот первый, пугающий диагноз: тяжелое когнитивное нарушение. Пламмер испугался, но также почувствовал облегчение. Он больше ничего не придумывал.

Он начал с неизбежного разговора с Кори. Что произойдет, когда это прогрессирует? Готова ли она ухаживать за ним? Она уже перешла на неполный рабочий день, чтобы быть рядом чаще. Пламмер все больше беспокоился о социальном статусе, планах и путешествиях. Кори стала заниматься его сборами и управляла графиком, напоминая ему о встрече непосредственно перед мероприятием, взяв на себя только те обязательства, которые могут быть прерваны.

В то же время Пламмер выработал свой режим. Он занимался йогой, воодушевленный тем, что головная боль на несколько минут уходила, когда он лежал в позе трупа, которую выполняют в конце практики. Он слушал «Искусство счастья» Далай Ламы и пытался усвоить учения, которых он придерживается, в том числе и то, что счастье определяется душевным состоянием, а не внешними факторами. Он подстроил свою диету и график тренировок под здоровье мозга. После того, как Янг рассказал ему о музыкальной терапии, как она облегчает стресс, Пламмер почитал об этом, узнал, как солдатам с посттравматическим стрессовым расстройством помогала классическая музыка. Он слушал Моцарта, Баха и швейцарского арфиста Андреаса Фолленвейдера. В итоге он установил колонки во всех комнатах. Он говорит, что по настоянию своего терапевта должен попытаться перестать соревноваться во всем и работать просто над существованием. Но это сложно, черт возьми! «Это не выключатель нажимать, — говорит Пламмер. — Я был жестким парнем на протяжении 38 лет. Когда ты заканчиваешь играть, ты не возвращаешься вдруг обратно в свои семь лет».

Большую часть времени Пламмер занимался садоводством. После развода он занялся этим назло, чтобы доказать, что он может работать лучше, чем его бывшая жена. Но теперь он пытался насладиться процессом, ухаживая за своим разросшимся задним двором четыре и более часов в день. Прополка, посадка, полив расцветших капуцинов и бугенвиллей, небольших групп каучуконосного молочая и башенок из овощей. Он чувствовал, что это помогало хотя бы немного. Палмер понял это, попробовав 20 разных тактик, и каждая помогала лишь чуть, что значило: нужно добавить что-то еще, да?

10 часов утра, конец апреля, Пламмер в панамке поливает цветы на переднем дворе своего двухэтажного дома в Скриппс Ранч, престижном районе с извилистыми дорогами и эвкалиптовыми рощами, который находится в получасе езды от Сан-Диего. Несмотря на то, что на улице только 20 градусов тепла, футболка Пламмера пропитана потом. Его собака Тедди, 11-летняя сиба-ину, рядом.

Пламмер идет к дому уверенной походкой несмотря на все процедуры. Даже потеряв известную прическу и усы, он все равно выглядит как футболист: хорошая спортивная форма, подтянутый торс, толстая шея, ужасные шрамы, которые видны из-под шорт.

В течение двух дней Пламмер показывает мне жизнь, которой он сейчас живет. Рядом с его кроватью находится паровой ингалятор с эфирными маслами, поэтому пахнет лавандой, это помогает ему уснуть. (Пламмер — большой фанат эфирных масел). На втором стоит душевая кабина, 10 центов, которые он двигает и складывает, когда делает упражнения посреди ночи — отжимания на брусьях, приседания, упражнения на стэпе, наклоны, поднимает 15-ти килограммовые гантели, делает шраги и стойку на одной ноге. Его цель — тысяча повторов при 120 градусах тепла, пока через водонепроницаемое стерео играет нью-эйдж (музыка, которую он также начал слушать вместе с классикой). Здесь же лежит электронная сигарета, которой он начал пользоваться, когда услышал, что каннабидиол помогает при депрессии. А на кухне ждет MMF Hydro, порошковая добавка, которую он добавляет в напитки, потому что «это нужно для улучшения когнитивных способностей». Для поддержания веса в 115 кг он использует SodaStream, добавляет в каждый стакан немного сока, полученного из одного из дюжины фруктовых деревьев во дворе. Когда он рассказывает старые футбольные истории про его «проклятых» соперников, вены на лбу поднимаются, а его тело напрягается так, что можно почувствовать ту старую добрую энергию, словно тепло исходит из него.

За обедом они с Кори возвращаются к попыткам заполнить документы, связанные с выплатами от НФЛ, и получить пособия, сопровождающие формы и письма адвокатов. «Честно, все это очень запутанно, — говорит Кори. — Сначала они говорят нам одно, потом другое. Я уже ничего не понимаю. И они почти не дают никакой информации. Нет связи еще более скудной, еще менее привлекательной или приветливой для тех, кто хочет воспользоваться этим». Это заставляет думать о том, как весь этот процесс ставит в тупик бывших игроков, которые живут одни, без образования в калифорнийском университете, и у них нет супруги с опытом работы в этом деле. Особенно это касается людей с серьезными когнитивными нарушениями.

Чтобы получить выплату, нужно пройти фантастическое количество этапов, в том числе два парных осмотра: первый у нейропсихолога (его Пламмер прошел в 2017-м), второй осмотр у невролога (он был в прошлом мае). Невролог, которого пригласила НФЛ, анализирует каждый тест и делает заключение, деля футболистов на четыре категории: нет когнитивного нарушения, малое когнитивное нарушение (или Первый уровень), умеренное когнитивное нарушение (Полуторный уровень, который дает право на денежную выплату) и серьезное нарушение (Второй уровень, которые соответствует значительной выплате).

Пламмер пришел к выводу, что режим повлиял не только на его жизнь, но и на здоровье мозга. Во время обследования в 2014 году он почувствовал себя потерянным, но после первой части базовой неврологической программы для игроков НФЛ в 2017-м он вышел с надеждой. Он чувствовал, словно его мозг снова заработал. Дальнейший прогресс в последующем году его только вдохновил. Головные боли стали не такими частыми и сильными. В прошлом апреле впервые бог знает за какое время он даже прочитал книгу «Зов предков» (Джека Лондона). Друзья, которые были врачами, говорили ему, что он выглядит хорошо, насколько они могут сказать. И если верить, это предполагает что-то необычное, если не беспрецедентное: что Пламмер не только нашел способ справиться и облегчить симптомы своей болезни, но и сделать себе лучше.

В жизни все это подкрепляется убедительными доказательствами. Он говорит с энтузиазмом истинно верующего в нейропластичность — способность мозга меняться и формировать новые нейронные связи — и жизнь без футбола. Он рассказывает о поездке в Вену, как слушал Моцарта в концертном зале, первый раз живой оркестр. Он говорит, что плачет как ребенок, когда слушает мемуары на тему смерти, например «Светлые времена». Конечно, старый Гэри все еще появляется. «Иногда стоит посмотреть на него, когда он моет посуду, пока я отдыхаю», — рассказывает Кори о том, как быстро делает это ее муж — но это процесс. «Нужно научиться быть совершенно другим человеком», — говорит он.

Пламмер пытается объяснить это своим старым одноклубникам или тренерам, которые просят его присоединиться к тренерскому штабу. В жизни есть нечто более, отвечает он им. «Как футболиста тебя учат не показывать боль, и ты становишься жестким, — говорит он. — Этот диагноз позволил мне узнать некоторые вещи о себе и жизни, о существовании которых я не знал. Любовь и понимание на другом уровне. Это почти максимально странно, насколько я люблю цветы и их красоту».

Как бы это ни обнадеживало, он подчеркивает, что этот процесс идет «очень медленно» и «очень-очень тяжело», поэтому он часто хочет покончить со всем этим. И то, что помогло ему, может не сработать с другими. Каждый должен найти свою собственную комбинацию, пока не поймет, какая из них станет рабочим вариантом. Но что ты потеряешь? К этому моменту Пламмер стал свидетелем смерти более десятка его одноклубников и друзей и каждый раз думал о том, как сильно мог футбол приблизить их кончину. С каждым месяцем приходит очередное отрезвляющее напоминание. За день до моего визита он вернулся из Монтаны с похорон старого друга и одноклубника из «Фотинайнерс» Дуайта Кларка, который умер от бокового амиотрофического склероза. «Исходя из этого, вообще уже плевать, получим мы деньги после судебного процесса или нет, — говорит Кори. — Ты уже просто хочешь оставаться здоровым».

Пламмер мечтает, чтобы эта история могла обеспечить надежду или хотя бы план действий для других. «Я просто хочу, чтобы люди знали, что все это реально, — говорит он, гуляя с собакой. — Потому что это происходит не только с профессиональными футболистами. Каждый, кто столкнулся с посттравматическим стрессовым расстройством, получит помощь. Выносливость была отличной чертой характера, пока мне платили за это, но за жесткость никто не платит теперь. Что за дураком я был, думал типа, что на могиле напишут: «Здесь покоится самый жесткий парень. Поздравляшки! Твоя выносливость привела к твоей же кончине».

Он делает паузу. «Думаю, что люди должны знать — это не злой рок и не тьма. Сотрясения — это не конец. У них еще есть предназначение. Есть еще возможность найти радость и счастье».

Все это звучало так обнадеживающе. Но возможно ли это с медицинской точки зрения — избежать деменции? Может ли это быть случайностью, эффектом плацебо или принятием желаемого за действительное?

Роберт Штерн — клинический нейробиолог в Школе медицины Бостонского университета и ведущий специалист по хронической травматической энцефалопатии и болезни Альцгеймера. Он объясняет, что деменция — это не болезнь и не расстройство, а скорее синдром, у которого нет точного диагноза. Если у вас достаточно когнитивных нарушений, которые мешают повседневной жизни, тогда у вас деменция — но это, конечно, зависит от того, что вы делаете каждый день. Даже фаза нейрокогнитивных расстройств, которая классифицируется в иске к НФЛ, является достаточно новой и не соответствует общепринятому тексту в пятом издании «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам». Кроме того, Штерн говорит, что обозначения НФЛ ничего не значат: Первый уровень соответствует умеренным когнитивным нарушениям, а полуторный может быть расценен как «довольно значительные объемы слабоумия» и как «такой человек не сможет жить самостоятельно». Штерн был так возмущен этой системой классификации под негласным названием «все или ничего», что сделал письменное заявление под присягой.

Итак, страдал ли Пламмер от деменции? Это зависит от того, как врач его обследовал. Были ли у него тысячи сотрясений? Это зависит от того, что вы подразумеваете под словом «сотрясение», потому что у них нет прямых диагнозов. Тем не менее, Штерн говорит, что «сколько бы ни было сотрясений у Гэри — 2000 или 20 — он был лайнбекером долгое время и ударялся головой тысячи раз, и даже когда это не было диагностировано, как сотрясение, его мозг определенно подвергался такой же тряске».

Что касается процесса отступления болезни, то, как говорит Штерн, исследования  становятся более размытыми. По словам Алисы Гин, невролога из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, которая знает Пламмера и наблюдала за его прогрессом: «Регресс — это Святой Грааль. Можем ли мы восстановить повреждения? Или только поддерживать состояние? Надеюсь, ради блага Гэри, что он прав, но мы не знаем». Как объясняет Штерн, одно дело — уменьшить тревожность и стресс, что позволит больному сосредоточиться, другое — улучшить приток крови к мозгу, а еще одно — затормозить болезнь. Он выделил самые полезные стратегии для тех, кто страдает от когнитивных нарушений: йога, похудение, физические упражнения, средиземноморская диета, снижение уровня холестерина, контроль над диабетом, избавление от апноэ. Путаницу также создают мысли о том, что деменция может быть вызвана множеством факторов, которые не связаны с травмой головы, в том числе  клинической депрессией и болезнью Альцгеймера.

Тем не менее, оба врача впечатлены Пламмером. «Посыл такой: каждый из нас, с проблемами в мозге или нет, будет, скорее всего, работать лучше и повысит свои когнитивные функции, если будет делать все то, что делает Гэри, — говорит Штерн. — Не думаю, что это эффект плацебо. Независимо от того, что может или не может произойти с его мозгом, он сделал очень много важных вещей для его здоровья. Он может улучшить это все до такой степени, что будет работать еще качественнее, а нам стоит только поучиться у него».

Штерн сделал паузу. «Но есть одно важное предупреждение, — добавляет он. — Вполне возможно, что у Гэри все же есть хроническая травматическая энцефалопатия, учитывая потенциальные риски для профессионального футболиста его возраста, который играл на позиции лайнбекера. Проблема в том, что мы не знает точно, какие симптомы у энцефалопатии, пока не проявятся самые выраженные из них». Он говорит, что, как и Альцгеймер, энцефалопатия может быть у вас в течение 20 лет и только потом проявиться, но пока нет возможности диагностировать ее при жизни, хотя Штерн — один из немногих ученых, работающих над этим.

А если у Пламмера все же энцефалопатия? «К сожалению, на данный момент нет способа, который может остановить, излечить или резко замедлить это, — говорит Штерн. — Если он действительно потерял ткани мозга из-за нейродегенеративного процесса, то вернуть их невозможно».

В мае Пламмер прошел второй тест. Пока он сидит у психиатра, Кори разговаривает с неврологом, который спрашивает о жизни: как обстоят дела Гэри с гигиеной? Водит ли он машину? Бывает ли такое, что он теряется? Другие вопросы более специфичны: опишите, что каждый из вас делал последние два дня, две недели, два месяца? А час спустя? Как в нездоровой версии «Шоу молодоженов», Пламмера просили вспомнить подробности тех же событий.

Пошли почти три беспокойных месяца. Наконец, утром 26 июля Пламмер получил результаты по электронной почте. «Это официально, — пишет он. — У меня нет деменции, Альцгеймера и любого другого нейрокогнитивного заболевания».

Он успокоился. Кори приободрилась. Они не хотят зацикливаться на подробностях 23х-страничного отчета, который включает в себя диагноз клинической депрессии и пометки, что Пламмер находился «в пределах от умеренных до серьезных нарушений» эрудиции и памяти. Все, что имеет значение для Пламмера, это заключение: он даже не претендует на Первый уровень. Это значит, что его мозг вернулся. По крайней мере, сейчас.

Он и Кори не знают, что будет дальше, но говорят, что они готовы. Это сдержанный оптимизм. «Как и все в жизни, пока дела идут хорошо, вы счастливы и здоровы, вы будете идти вперед, — говорит Кори. — И мы понимаем, что, возможно, все поменяется. Когда это случится, мы поговорим об этом и сможем привыкнуть по необходимости. Она замолкает. «Мы все ждем, что что-то изменится. Это жизнь».

Сейчас Пламмер придерживается плана. Недавно он выступил на судебной конференции по поводу черепно-мозговых травм. Он был в консультативном совете фармацевтического стартапа, который финансировал Национальный институт здравоохранения, пытался создать лекарство для лечения потери синапса. Дома его все еще преследуют головные боли, но только по 15 минут за раз. Он старается совершать 15 тысяч шагов в день по саду, дремать каждый день и делать 120-ти градусную тренировку по ночам. Шум от соседского пылесоса для уборки листьев больше не заставляет его забегать в дом.

Они с Кори понимают, как им повезло. Они финансово независимы и могут приспособить все вокруг для здоровья Пламмера. Они все время что-то планируют, но всегда включают возможность отказаться о этого. Им не нужны денежные выплаты. Они в состоянии жить сегодняшним днем, по крайней мере, попытаться это сделать. А может быть, это душераздирающая реальность, к которой мы пришли, когда разговор заходит о бывших игроках НФЛ: сама идея того, что у тебя в 50 нет деменции — это повод отпраздновать.

Пламмер придерживается теории, что стакан наполовину полон. Есть ли у него выбор? Иногда ночью он выходит в свой сад, чтобы погулять, подумать. С его участка на утесе можно увидеть Тихий океан. Вдалеке светится город, и ночь окутывает Пламмера. Он ложиться на траву и смотрит на звезды, чувствуя себя спокойно в этот момент. Покой — это шум его головных болей, помутнение его разума и беспокойство за свое будущее.

Если ему повезет, он сможет заснуть.