Помню то чувство, как по моим босым ногам повеяло холодом. Я слышал, как плачет женщина. Сначала казалось, что рыдания доносятся откуда-то издалека, но они становились все громче и громче, пока полностью не окружили меня, будто приближались со всех сторон.

Вам же знакомо такое чувство: иногда во сне вы точно знаете, что спите?

Я знал, что сплю.

Я плыл над открытым полем с ярко-зеленой травой. Вдалеке я видел маленькую черную точку. Я начал двигать ногами, чтобы пойти вперед, но я плыл. Поэтому каждый мой шаг напоминал шаги на беговой дорожке. Как бы я ни старался, я не мог приблизиться к этой точке.

Большая часть из этого – просто бред: плавание, точка, ну, понимаете, всякая такая фигня. Фигня из снов.

Но этот холодный ветерок был таким реальным, как все то, что я когда-либо ощущал. И плач… Я чувствовал в нем всю боль. Настолько он был реальным.

Позже я понял, что узнал этот плач.

Это была моя мать.

На этом сон закончился. Я открыл глаза и больше уже никуда не плыл. Мне было 20, я приехал домой из колледжа, лежал на полу в гостиной дома моего детства, где  чуть ранее заснул, смотря телевизор. Мои ноги торчали из-под одеяла. Входная дверь была открыта, и я почувствовал, как дует ветер.

Я поднял взгляд и увидел, что моя мама стояла на крыльце нашего дома в Хоумстеде, штат Флорида. Она говорила по телефону.

«Подожди, – сказала она. – Джеймс Уокер… ты говоришь о его отце, да? Не о младшем. Не о моем Джеймсе».

Она положила трубку и начала рыдать.

А затем сказала, что в моего брата Джеймса стреляли.

Я начал наблюдать за футбольными тренировками Джеймса после школы, когда мне было только пять лет. И это не было моим выбором. Мама всегда работала, и для нас с Джеймсом она установила одно правило, которое мы должны были соблюдать, когда ее не было с нами: «Держитесь вместе».

Джеймс был моим сводным братом, но мы выросли в одном доме и были настолько близки, насколько это возможно между двумя детьми. Он был на год старше и уже достиг возраста, когда можно играть в футбольной команде, поэтому я просто каждый день стоял на бровке и наблюдал за тем, как он делает все эти удивительные вещи. Я не видел, что кто-то делал такое ранее. Он отдавал пасы, сбивал людей – он был со всеми детьми, они смеялись, кричали и давали друг другу пятюни. Все это выглядело так, будто ничего прикольнее в мире нет. Еще даже до того, как я начал играть в футбол, брат помог мне привязаться к этому виду спорта.

Я всегда примерял его шлем, когда мы шли на тренировку или возвращались домой после занятия. В дни игр я был как его персональный падаван, мне надо было убедиться, что у него все есть – джерси, бутсы и остальное – все это собрано и подготовлено. И перед началом игры я нес его шлем и каркас до дверей комнаты для взвешивания. Я был его пацаном.

Год спустя, когда я стал достаточно взрослым для того, чтобы играть в футбол в одной команде с Джеймсом, я будто попал в рай.

«Не слушай, что там говорят остальные, — повторял он. — Ты лучший игрок на этом поле. Ты – секретное оружие».

Только я им не был. Я был маленьким и медленным – в лучшем случае, где-то середнячком. Разница между мной и Джеймсом была всего год, но по правде говоря, я был классическим младшим братом. Каркас и джерси слишком велики, бегал кругами, сам не понимая, что делаю. Но это было весело. И постепенно я начал понимать, как на самом деле нужно играть.

Футбол стал центром нашей жизни. Это все, что мы знали. Не имело значения, играли мы в организованной команде или это был просто стритбол с друзьями. Меня и брата – Смоки и Джуниора – всегда можно было найти за игрой в футбол.

Когда мы стали старше, то начали играть за деньги. После школы группа ребят собиралась в парке или в «Аллее», где проходили самые серьезные игры нашего района. Мы разделялись на команды. Обычно скидывались по пять долларов за игру – так пять человек собирали 25 басков. Другая команда поступала так же. Играли до темноты. Мы с Джеймсом всегда были в одной команде. Где-то мы проигрывали, но большую часть времени все равно были в плюсе. Иногда мы приносили домой 50 долларов за день.

Кстати говоря, 50 баксов для маленького ребенка в Хоумстеде – это немыслимые деньги. Обычный ребенок потратил бы их на сладости и газировку, но мы решили помочь маме содержать семью. Поэтому футбол был для нас чем-то вроде работы до того, как мы стали достаточно взрослыми и реально начали зарабатывать. И мы наслаждались каждой минутой.

Каждый вечер мы с Джеймсом возвращались домой и рассказывали маме, как  однажды мы попадем в НФЛ и будем получать там реальные деньги.

«Мы сделаем это и заберем тебя из Хоумстеда. Мы позаботимся о тебе. Несмотря ни на что».

Это было нашим обещанием.

«Джеймс Уокер. Ваш сын. В него стреляли три раза».

Это то, что в ту ночь услышала моя мать по телефону. Все еще помню момент, как она расплакалась. Помню и слова, которые срывались с ее губ, когда она наконец  немного успокоилась и смогла со мной поговорить.

Два выстрела попали в грудь, один – в голову.

После этого, все, что я помню, это то, как обулся и побежал с ней к машине моего друга; он приехал забрать нас. Все было как в тумане до того, как мы приехали в больницу.

Мы приехали, но пришлось ждать снаружи, потому что врачи все еще пытались стабилизировать состояние Джеймса. Начала собираться толпа, хотя было пять часов утра. Некоторые люди выглядели так, будто не ходили домой после клубной тусовки. Кого-то я узнал, слышал, что они говорили о моем брате и его друзьях, но никто не знал, что на самом деле произошло.

Трудно было смотреть на Джеймса, который лежал на больничной койке. Все тело было перевязано, голова замотана, половина его лица опухла до размера баскетбольного мяча. Единственными звуками в комнате были сигналы на кардиомониторе и маячки аппарата искусственного дыхания. Он не мог разговаривать. Не мог двигаться. Не мог открыть глаза. Нам не разрешали прикасаться к нему.

Но он был жив. Он был с нами. В данный момент, по крайней мере, мы могли хотя бы разговаривать с ним, а он мог слушать.

Сначала мне ничего не шло в голову из того, что можно ему сказать, поэтому я просто сел на один из стульев рядом с кроватью.

Я сидел там и не мог говорить. Просто молился Богу.

И надеялся всем сердцем, что все еще сплю.

Джеймс всегда меня мотивировал. Каждый день. И на поле, и за его пределами.

Когда один из наших тренеров в старшей школе сказал, что я слишком маленький и никогда не смогу присоединиться к его команде, думаю, в этот момент Джеймс рассердился еще сильнее, чем я. Вероятно, он набросился бы на тренера, если бы меня не было рядом. Но он не стал этого делать, потому что знал, что оно того не стоило.

Вместо этого он сказал, что я должен сменить школу.

«Ты – секретное оружие, — повторял он. — Кого волнует то, что говорит тренер. Или вообще кто угодно. Просто иди в другое место и будь лучшим. Просто иди».

На самом деле, глядя на мою физподготовку на тот момент, вообще не было никаких намеков на то, что я добьюсь успеха, играя в футбол. Но Джеймсу это было неважно. Он верил в меня. А я в него.

Я последовал его совету. В тот год я перевелся из «Южного Дейда» в «Хоумстед» – главного соперника моей старой школы. Это означало, что мы с братом фактически сыграем друг против друга в первый раз. Я пробил себе путь в основной состав Хоумстеда, поэтому я знал, что проведу много времени на поле. Джеймс был диффенсив беком, а я — ресивером, поэтому это было настоящее противостояние лицом к лицу.

Моя мама расстраивалась, лишь просто думая об этом.

Он был моим братом и лучшим другом, но в ту неделю он стал моим футбольным врагом. Это подогревалось в нашем доме. Мы с Джеймсом постоянно говорили друг другу гадости, пока они из нас не заходил слишком далеко, и это приводило к драке. Затем мы успокаивались и начинали заново, пока кто-то снова не переступал черту – ну, вы знаете, как ведут себя братья.

Сама игра получилась безобразной.

Джеймс мог бить с такой же силой, как и остальные, кого я помню, и он завалил меня больше, чем один раз, что мне вообще не понравилось. Я поймал несколько мячей, но игра была скорее продолжением наших «домашних» боев, а не чем-то другим – было мало футбольного действа. Моя команда победила 7-0.

Он плакал, затем мы обнялись, он сказал «хорошая игра» и все такое. Это был один из тех моментов, когда я ощутил чувство выполненного долга. Мой старший брат всегда был больше, сильнее и быстрее меня, но в этот раз я был на вершине.

Младший брат был большим победителем.

Последний раз, перед тем, как в него стреляли, мы с Джеймсом разговаривали друг с другом летом 2010 года после нашего второго курса. Он пытался уговорить меня перевестись в его университет Мидамерика Назарин. После школы я получил стипендию в университете Марса Хилла, который состоит во втором дивизионе НСАА в Северной Каролине. Но, несмотря на то, что я прекрасно провел сезон на поле, у меня были проблемы с учебой. Так что в следующем году я перевелся в колледж Коффивилл Коммьюнити в Канзасе. Я просто хотел найти способ вернуться на поле.

Но когда я перешел туда, команда уже превысила лимит игроков из других штатов. Так что даже в этом колледже я не мог играть. Они разрешили мне тренироваться с командой, но я не мог участвовать в играх.

Джеймс видел, как я мучаюсь. Он знал, что все, чего мне хочется – это быть там, на поле. Он спрашивал, что он может сделать для того, чтобы я согласился играть за его колледж – так бы мы снова оказались в одной команде.

Я сказал ему, что подумаю.

Но у меня не было такой возможности.

В ночь на третье июля 2010 года – за сутки до того, как брата подстрелили – друг рассказал нам с мамой, что Джеймса ограбили, когда он гулял по району. Когда я вышел, чтобы посмотреть на место преступления, я увидел полицейского, который был другом нашей семьи. Он всегда приглядывал за мной и братом, даже когда мы закончили школу, потому что знал, что мы пытаемся добиться чего-то в этой жизни.

«Будь осторожен, — сказал он мне. – Предупрежден значит вооружен».

Весь следующий день мама повторяла снова и снова, что было бы лучше, если Джеймс останется дома и никуда не будет выходить некоторое время. Она знала, что за место, Хоумстед, и с какими людьми общался Джеймс.

Я тоже хотел попросить его остаться дома. Хотел рассказать ему, о чем говорил офицер и что мы видели по новостям все эти годы: жестокость представляла собой обычное явление в нашем районе. Даже если вы просто гуляете, в любой момент что-то может пойти не так.

Но он ушел из дома рано утром, и у меня не было шанса поговорить с ним. Перед тем, как уйти, он обещал маме, что не будет создавать проблем.

Вряд ли я когда-либо узнаю, что на самом деле случилось с Джеймсом в ту ночь, но мы услышали от некоторых людей у больницы (они все пришли из клуба), что виной тому спор между какими-то парнями и компанией Джеймса, что привело к драке. Но Джеймс, помня обещание, которое он дал матери, что не будет лезть в неприятности, оставался в стороне. Он даже не вышел из машины.

Он сидел на переднем пассажирском сидении, когда кто-то прибежал и начал стрелять.

Врач сказал, что брат сам вышел из машины и пришел в больницу. Не знаю, как… да и врач сам не может понять. Стреляли три раза, фрагменты пуль разлетелись по его телу и мозгу… но он вышел из машины и дошел до больницы на своих двоих.

Врач также сказал, что когда Джеймс был на операционном столе, его сердце останавливалось дважды. Оба раза он отключался надолго, и можно было признать его мертвым, но эти же оба раза врачи смогли вернуть его к жизни.

Они сказали нам, что брат не продержится и нескольких дней даже с помощью респиратора. Спрашивали, хотим ли мы снять дыхательную трубку. Но мама отказалась.

Я помню, как она сказала: «Господь заберет его, когда будет нужно».

Почти две недели спустя Джеймс начал дышать сам.

Он не мог говорить – на самом деле он не до конца очнулся – но я всегда приходил к нему. Просто сидел рядом и говорил с ним. Я бы сказал, что он всегда был рад меня видеть. Его лицо менялось, он становился бодрее, что ли, мог двигаться.

Я всегда замечал, как слезы текли из его глаз, когда я брал его руку и рассказывал ему о футболе.

Я рассказывал, что все еще занимаюсь в Коффивилле. Как не переодеваюсь на игры, но каждый день тренируюсь и становлюсь лучше в надежде, что снова выйду на поле.

Говорил, что он – причина, по которой я никогда не сдамся. Каждый раз повторял, что все еще помню наше обещание.

Я собирался играть в НФЛ, чего бы мне это ни стоило, независимо от того, сколько раз мне пришлось бы менять школы или доказывать тренеру, что я достоин быть в составе.

Я собирался позаботиться о нашей маме и о нем.

Каждый раз, когда я хотел уйти или когда начинал верить всем негативным вещам, которые люди в прошлом говорили про меня, типа что я недостаточно большой или быстрый, что я самый обычный, в эти моменты я думал о Джеймсе. И каждый раз, когда занятий не было, я возвращался во Флориду, чтобы поговорить с ним обо всем.

Он не говорил ни слова. Но ему и не нужно было. Я знал, что он здесь, и что он борется с тем, чтобы выжить ради нашей семьи.

Каждый раз, когда я выходил из этой комнаты, я был полностью готов сделать все, чтобы он мной гордился.

Джеймс продержался почти 10 месяцев.

В апреле 2011 года мне предложили футбольную стипендию в университете Питтсбурга. Тренеры увидели меня на тренировке в Коффивилле. Мои труды окупились. Наконец-то снова буду играть в футбол.

На следующий день Джеймс умер.

Я всегда буду думать, что он так долго держался, потому что ждал, пока я устрою свою жизнь, прежде, чем он покинет этот мир и обретет покой за его пределами. И как только он понял, что у меня все в порядке, когда я получил стипендию, это значило, что ему можно уходить.

Он знал, что у меня все сложится.

В первый раз, когда я попал на поле в университете Питтсбурга, я был возвращающим. На мне была джерси с номером «5» – это старый номер Джеймса. Я поймал пант на линии 16 ярдов на нашей стороне и просто бежал… бежал… и бежал. Я добежал нетронутым вплоть до зачетной зоны.

Как только я пересек линию ворот, я указал на небо и поблагодарил Джеймса за то, что он помог мне добраться сюда – до зачетной зоны, до университета Питтсбурга, до игры в футбол. Без него этого ничего не случилось бы.

Больно думать о ком-то, кого вы очень хотите видеть, но не можете. Это боль, которая никогда не исчезнет. Мне нехорошо из-за этого, это сводит с ума, я постоянно думаю о том, как бы по-другому могла сложиться моя жизнь – наши жизни – не будь Джеймса в машине той ночью.

Держитесь друг друга.

Это было наше единственно правило. То, которому я все еще пытаюсь следовать.

Может, он и покинул эту землю, но мы иногда разговариваем, я и мой брат. Когда игра прошла хорошо, когда прошла плохо, или особенно в моменты, когда мне тяжело в жизни вне футбола, я слышу его. Я все еще говорю больше, чем он, но знаю, что он всегда выслушает.  Иногда я слышу, как он говорит: «Ты – секретное оружие». Это всегда помогает мне прийти в себя, если я чувствую себя плохо.

Иногда я говорю, как сильно скучаю по нему, как много он все еще значит для меня. Как хочу вернуться в прошлое, где мы с ним снова – Джуниор и Смоки, когда мы боремся в гостиной или перед школой смотрим мультики про Багза Банни и Таза.

Я говорю ему, что все бы отдал, лишь бы вернуть его, даже на один день. Еще один барбекю на заднем дворе или семейная встреча. Еще один шанс где-нибудь вместе побросать мяч. Я бы отдал все до единого пенни, все, что заработал за мою карьеру.

Я говорю ему, что в этой жизни ничего не будет лучше, чем время, которое мы проводили вместе. Что действительно здорово, на мой взгляд, так это то, что спустя много лет теперь он смотрит, как я играю, и теперь он поддерживает меня.

Джеймс всегда будет со мной. Он был со мной на драфте-2014, когда «Кардиналс» выбрали меня в третьем раунде. Он был со мной все четыре невероятных года в Аризоне.

И теперь он со мной в Балтиморе. Он тоже «Ворон». И он всегда будет частью успехов, которые ждут меня впереди, сейчас и навсегда.

Я каждый день говорю брату, что это благодаря ему я смог оказаться там, где нахожусь сейчас. Каждое утро, когда я просыпаюсь и смотрю на все, чего я достиг, я говорю спасибо.

Джеймсу.

Спасибо, что ты – часть моей жизни, хотя мне бы очень хотелось, чтобы ты оставался с нами дольше. Спасибо, что помогаешь мне заботиться о маме. И больше всего я благодарен тебе за то, что ты сделал меня тем, кем я являюсь сейчас.

Потому что если бы не ты, не знаю, нашел ли бы я в себе мужество следовать своей мечте играть в НФЛ. Каждый раз, когда ты мне говорил, что я – секретное оружие, это так много для меня значило.

Но, по правде говоря, мое секретное оружие – это ты.