Час ночи, я просыпаюсь от того, что кто-то стучит по стеклу моего автомобиля. Меня потряхивает. Я с трудом понимаю, где нахожусь. А во рту как будто слиплись остатки солодового ликера. На вкус как металл. Через стекло пробивается свет фонарика, и это выглядит так, как будто солнце светит мне, находящемуся глубоко под водой. Наверное, так все было бы, если бы я тонул.

Я даже не помню, как заснул. Помню лишь, что остановился на обочине и откинул сиденье, думая о том, что не смогу провести еще одну ночь в офисе. Я подъехал к Kroger (сеть супемаркетов – Прим.пер.), чтобы взять упаковку «Гаторейда» и Steel Reserve (марка крепкого пива – Прим.пер.). В мои планы входило накачать жидкостью организм, проспаться, а утром прибыть на базу команды, чтобы тренеры ничего не заподозрили.

Но теперь я слышу стук.

Быстро прихожу в себя, поднимаю сидение и опускаю окно. Полицейский направляет свет прямо мне в лицо.

— Где вы были сегодня вечером?

— Нигде.

— Куда собираетесь?

— Никуда… Я никуда не собираюсь, сэр.

— Пожалуйста, выйдете из машины.

Выхожу, все еще полусонный. Офицер просит меня пройтись по прямой линии, дает мне подышать в трубочку – там все плохо.

Затем он говорит, чтобы я убрал руки за спину, надевает «браслеты» и провожает в свой автомобиль, кладет руку на затылок и заталкивает на заднее сиденье.

Машина трогается, и я начинаю подозревать, что жизни конец. Я направляюсь в тюрьму и к тому времени, как оттуда выйду, всё, что я скрывал – вообще всё – станет явным.

Мои секреты раскроют.

Почти три года я был заложником сам у себя.

Все началось в 2012-м, когда у меня по идее должен был быть определяющий карьеру сезон. «Тайтенс» выбрали меня в четвертом раунде драфта-2009, и я провел два приличных сезона, прежде чем выпасть из основы в 2011 году. Я почти не играл тогда. Приходилось работать на пределы человеческих возможностей, так как я понимал, что стоит на кону.

Моя карьера.

Я начал тренировочный лагерь в своей лучшей форме, в которой когда-либо находился. Я был готов показать «Титанам» и любой другой команде, которая проявляла интерес, что мне есть место в этой лиге. Что я могу играть.

Затем, уже по ходу лагеря, я надорвал сухожилие левой ноги, и все было кончено.

Сезон завершился, даже не начавшись.

Спросите любого, кто играл со мной, и он скажет, что моя уверенность, отношение к делу и настрой всегда соответствовали НФЛ. Да, я был достаточно одарен физически, но мне нравилось выкладываться без остатка. Я любил футбол так, что пока играл, не знал, что такое плохой день.

Именно поэтому, когда в сезоне-2012 я отправился на бровку с травмой колена, во мне что-то изменилось.

Без футбола я потерялся. Не знал, кем мне быть. Не чувствовал сам себя.

Я занимался процессом восстановления, чтобы вернуться в 2013-м. Несколько команд просматривали меня, но никакой конкретики за этим не последовало. И каждый раз, когда из той или иной команды мне говорили, что я недостаточно хорош для них, мне было больно. Я принимал это слишком близко к сердцу. Я начал задаваться вопросами. Сомневаться во всем. Спрашивать у себя: кто ты, Джеральд?

И единственный ответ, к которому я пришел… – это то, что я провалился.

Без футбола не стало и направляющей в жизни. Не стало уверенности в чем-либо.

Надежды.

Вот тогда и началась изоляция. Я полагал, что на меня все смотрят так, как смотрели те, кому я не подошел. Все считали, что я недостаточно хорош. В их глазах я был неудачником во всем. И вместо того, чтобы разобраться, действительно ли ко мне так относятся, я стал избегать их. Избегать всех вокруг.

Я не принимал приглашения на свадьбы друзей. Я пропустил встречу выпускников. Я даже от семьи закрылся. Перестал навещать маму. Жена Джини и дочка Кейд хотели пойти вместе в кино или магазин, а я отвечал, что мне лучше побыть одному дома.

У меня пропал аппетит. Были периоды, когда я терял по 9 кг за пару недель, потому что тупо не ел. Мой нормальный вес 104 кг, теперь стал 95. Встречавшиеся мне люди говорили: «Да ты, я смотрю, похудел. Отлично выглядишь!».

Если бы только они знали причину…

Начались перепады в настроении. Я стал срываться на ровном месте. Джини попросила меня опустить окошко в машине или вроде того, а я воспринял это как критику и стал орать на нее.

Когда я чуть подуспокоился, то обиделся сам на себя, что потерял самообладение. Я терпеть себя не могу и мне вновь стало казаться, что я провалился везде, где только можно было.

Копание в себе эмоционально выхолащивало. Я просто не мог выкинуть это из башки. Дошло до того, что не получалось заснуть из-за дурацких мыслей, копошившихся в голове.

Вот тогда на помощь пришла выпивка.

Так-то я никогда особо не бухал. До 21 лет не пробовал алкоголь, да и тогда это был лишь единичный случай. Я никогда не был таким, знаете, алкашом-домоседом. Но однажды ночью, когда я проснулся и вновь начал копаться в себе, я не мог уже позволить этому продолжаться. Единственное, чего хотелось, — спокойствия… Помню свои чувства после двух бутылочек пива. Как они меня расслабили. Как отпустили все мысли.

И вот опять вечер вторника, я сижу дома один, перед мной две бутылки. Сижу выпиваю. Просто чтобы все прошло.

Это был 2013 год.

Мне казалось, что я пью, чтобы вернуть сон.

Прошло года два, прежде чем я понял, что происходит на самом деле.

Почти весь 2013-й я провел у телефона, но ни из одной команды не позвонили. В ожидании следующего года я все еще тренировался и не терял надежды, что кто-то перезапустит мою карьеру в НФЛ. Но этого не случилось.

Примерно в то же время я начал сотрудничать с организацией The Trust. Это программа от Профсоюза игроков, которая помогает футболистам начать писать новую главу в жизни. Там платят стипендию, благодаря The Trust мне выпал шанс получить ученую степень в спортивном менеджменте университета Южного Мисс. Я работал на добровольных началах с футбольной командой своей альма-матер как тренер по контролю качества.

В общем, встал выбор: продолжать тренироваться – надеявшись и молившись, что однажды прозвенит телефон, – или же считать это началом новой карьеры и заново учиться.

Я решил, что наступила пора двигаться дальше.

Мы с Джини не хотели забирать Кейд из этой школы, так что они остались в Нэшвилле, а я отправился в Хеттисбург, штат Миссисипи, где снял квартиру. Я был готов начать обучение и новую главу в жизни.

Однако вместе со мной в Хеттисбург отправились мои депрессия, тревога и пристрастия к выпивке.

Я все так же помогал себе уснуть двумя бутылочками пива. Однажды ночью, сидя за столом и просматривая видеозапись, ни с того ни с сего я разрыдался. Нащупал пульс – там стучало так, как будто я только что пробежал спринт или как будто кто-то гонится за мной. Я чувствовал, что сердце готово выскочить наружу.

Приступ постепенно сошел на нет. Но подобное в дальнейшем стало случаться все чаще.

Худшим в тот вечер было то, что я решил остаться в офисе, чтобы смотреть видеонарезки. Предварительно я остановился в Checkers и взял себе еды. Заезжая на парковку, у меня снова усилилось сердцебиение и повысился пульс. Но уже как-то иначе. Серьезнее. Это уже была не паника, а полноценный сердечный приступ. Я не чувствовал лица. Руки онемели. Я не мог пошевелить ногами, так что дать газу или притормозить был вообще не вариант.

Меня словно заморозило. Я стоял на парковке Checkers и думал, вот и всё. Сердцу каюк. Я умираю.

Я каким-то образом собрался с мыслями и убрался с парковки. Просто откатив машину на обочину, пока меня вновь не накрыло. Я провел полчаса в сидячем положении, всхлипывая и перебирая в голове разные мысли.

Затем позвонили Джини.

Она сказала, что мне нужно в больницу. Но этого совсем не хотелось.

Еще до того, как я отправился в Хэттисбург, была ситуация, когда мы с Джини ехали вместе и она сказала что-то про то, что я много пью. Это не было ссорой или типа того, просто обронила фразу.

А потом она сказала: «Знаешь, я почитала тут, и судя по некоторым симптомам, у тебя возможна депрессия».

Не знаю, почему, но в тот момент, подумав о ментальных проблемах, мне представился Джокер из фильмов о Бэтмене. Ну, в смысле, он же был ненормальным, так? Он был психом. Не хочу навешивать на него ярлыки, потому что стереотипы сами по себе опасны, но такое вот у меня осталось впечатление.

Так что когда Джини произнесла слово «депрессия», которое я ассоциировал с душевным расстройством, у меня из головы не выходил образ Джокера. И я ответил ей: «Я не псих».

Наверное, поэтому в тот вечер мне не хотелось ехать в больницу. Поэтому я так долго был напуган. Поэтому так много людей, борющихся с приступами депрессии, тревоги или каких иных расстройств, не соглашаются на то, чтобы им оказывали помощь.

Впрочем, меня пугала не перспектива помощи.

Я боялся, что если расскажу кому-нибудь, что со мной случилось, они узнают о моем главном страхе.

И вот это уже реально сводило с ума.

Я не знал, как быть, так что послушался совета жены и поехал в больницу. Однако к тому времени приступ – или что там это было – прошел, и врачи не нашли у меня никаких отклонений. Сказали, что все в порядке.

Но я-то свое тело знаю.

И что бы там врачи не говорили, со мной определенно было не все в порядке.

Вскоре после того приступа паники – худшего в жизни – я ушел из школы в Южном Мисс. Я оставался в тренерском штабе команды до конца сезона-2014, а затем вернулся домой в Нэшвилл, чтобы быть рядом с супругой и дочерью и понять, как вообще жить дальше.

На дворе был январь 2015-го, и я весил на 9 кг меньше обычного. Я себя в зеркале не узнавал. По-прежнему подбухивал каждый вечер – такое вот самолечение. Приступы паники приходили и уходили. Меня окутала тьма. Только так можно описать то состояние. Беспросветная тьма. Как будто ничего хорошего в принципе со мной уже не может случиться.

И вот наступил переломный момент.

Я был на конференции в Луивилле и подошел к одному из моих бывших тренеров Лэрри Федора. Он работал со мной в Южном Мисс, а потом возглавил команду Северной Каролины. У него была вакансия ассистента, которую мы обсудили и я согласился.

Вечером, перед отправлением в Чапел Хилл, паника вернулась. Было все не так ужасно, как тогда на парковке Checkers, но достаточно херово, и Джини увезла меня в больницу.

И снова врачи сказали, что все отлично.

Я вернулся домой и утром уехал в Северную Каролину.

Я ничего не знал ни о Чапел Хилл, ни о соседних кампусах, так что не представлял, где там у меня может быть квартира. Бывший товарищ по колледжу, также входивший в штаб Федора, предложил остаться у него. Однако мне не хотелось, чтобы он видел, как много я пью, и я отказался. Вместо этого решил поспать в офисе на базе команды, пока не отыщу нормальное местечко.

Первую пару месяцев работала занимала все семь дней в неделю. Так что шанса выбраться и заняться поисками квартиры просто не было. По сути я обитал в машине да в офисе. В конце марта все-таки выдался выходной. Все воскресенье я провел в поисках жилья.

Посмотрев на ряд отличных квартир, последнее, чего мне хотелось, так это ехать обратно и спать в офисе.

Вот тогда я поехал в Kroger. Двигаясь по улицам Дюрхэма с банкой пива в руке и еще тремя на заднем сиденье, я одну за одной из уничтожил. Затем я остановился, выбросил банки и припарковался в тупике. На улице было градуса четыре тепла, поэтому двигатель я оставил включенным и отодвинул кресло.

В этот момент в окно постучали.

Полицейская тачка.

Участок.

И всепоглощающее чувство, что жизни конец.

Думаю, что когда кто-то решается покончить с собой, это означит, что он теряет надежду. Когда ты живешь в темноте и впереди нет света, когда ты чувствуешь, что ничего хорошего в твоей жизни уже не случится, ты понимаешь, что и жить-то тебе незачем.

Об этом я думал, сидя в участке.

И вдруг что-то щелкнуло внутри.

Почти три года я был в заложниках сам у себя. На мне была маска. Я спрятал свои проблемы подальше от этого мира и от своих близких. Почему? Потому что я спортсмен, потому что так меня тренировали. Меня учили быть упорным, не показывать слабость. Быть гордым.

Я считал, что моя гордость позволяет мне двигаться дальше. Но в действительности она не давала мне расти. Я и не планировал обращаться за помощью, которая мне требовалась. Только сам господь бог знал об этом. И сидя в камере, я понял, что возможно арест – это попытка бога освободить меня. Он направил луч света во тьму. Потому что к тому моменту, как я выйду, моя имя разлетится по всему интернету. Мои секреты станут явью. И мне не надо будет ни от кого скрываться.

Итак, передо мной встал выбор: покончить с собой или встретиться со своими демонами лицом к лицу и дать им бой.

Я думал о Джини.

Я думал о Кейд.

И я решил сражаться.

Утром, выйдя на свободу, я немедленно покинул должность в тренерском штабе команды Северной Каролины. Я вернулся в Нэшвилл и позвонил в The Trust, которые занимались наполнением смысла жизни после футбола. Я рассказал им о приступах паники. О выпивке. Обо всем.

Там мне назначили реабилитационную программу в Энн Арбор, штат Мичиган. В тот же день я туда и уехал.

После 30 дней, проведенных в клинике, могу сказать, что самым важным там была сама возможность говорить о том, с чем я боролся. Вместо того, чтобы осудить меня или назвать психом – чего я больше всего опасался, – мне сказали, что мои ощущения – это нормально.

Нормально.

Для меня все встало на свои места.

Я выяснил, что пил не только для того, чтобы заснуть. Это был процесс самолечения. Косметический ремонт самых больших проблем, с которыми я столкнулся. Мне довелось пообщаться с другими игроками, которым нелегко давалось прощание с футболом. Я научился сосредотачивать внимание. Медитации. Не быть судьей себе самому. Расслабляться.

Я научился, как снова быть самим собой.

Это было три года назад. И, честно говоря, у меня до сих пор бывают проблемы. Это американские горки. Могу прожить месяц или два, чувствуя себя замечательно. А затем, как будто из ниоткуда целую неделю переживания, и я снова сам не свой.

Однако главное отличие в том, что я готов. Будь у меня плохой день или расстройство, мне не нужно убегать от этого. Я могу сказать Джини: «Эй, что-то мне нездоровится сегодня». Я могу это произнести и все будет нормально. Мы обрели знание, как определить свои ощущения и принимать их должным образом. Я могу поговорить с друзьями о том, через что прохожу. И они все поймут и поддержат меня.

Вот чему я научился: тебе нужна поддержка. Душевное расстройство – не совсем то, что ты можешь преодолеть самостоятельно. А если заморочиться этим, то лишь ухудшишь ситуацию.

Я три года провел, закапываясь все глубже в депрессию. Я заснул за рулем, и потребовался арест, чтобы пробудиться. Я мог покончить с жизнью в тот вечер, напившись и продолжая рулить. Или, хуже того, убить кого-нибудь другого.

Если вам плохо, не ждите, что дальше будет только хуже. Не ждите звонка, который вас разбудит. Поговорите с кем-нибудь. Это не так стремно, как вы думаете. Появится надежда. Появится свет. Просто поговорите с кем-нибудь. Сражаться в одиночку – худший способ вести бой.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Источник: Player's Tribune