Об Илье Ярощуке я узнал два года назад. Он приезжал в Москву на матч «Шторм» – «Патриоты». Выглядел настоящим американцем – волевой подбородок, прическа с пробором, атрибутика «Пэтриотс». Пообщаться тогда не получилось. Уже много позже, изучив его биографию, я узнал, что Илья родился и вырос в городе Ютика, штат Нью-Йорк. Хотя пример с него могли бы взять многие русские. Наш состоявшийся спустя несколько лет разговор лишний раз убедил меня в этом.
«ТОЛЬКО МАМЕ НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЕ»
— Для человека, бывшего в Москве считанное количество раз, вы очень уж здорово говорите по-русски.
— Мои предки – выходцы из России. Мать, Ирина Андреевна Тимофеева – из Пскова. Отец, Иосиф Иосифович Ярощук – из села Домачево, что под Брестом.
После Второй мировой войны дедушка и бабушка были вынуждены покинуть родину и уехать в Америку. Отец поначалу поселился в Марокко, жил в русской колонии, а потом переехал в Нью-Йорк, в 1958 году. Ему тогда было 16 лет. Там он впоследствии и познакомился с моей матерью.
Моя семья считается частью так называемой второй волны эмиграции. Эти русские люди старались держаться друг за друга. Они часто общались, собирались вместе, особенно на церковные праздники. Помогали общая вера и язык. В таком духе были воспитаны и следующие поколения.
Родители всегда говорили дома на русском. Бывало, даже наказывали нас, если мы вдруг начинали общаться между собой по-английски.
— Вы первым из братьев начали заниматься футболом?
— Это был мой последний год в средней школе, 12-й класс (high school). Последняя, в моем случае, возможность попробовать себя в футболе. Василий учился на тот момент в десятом классе, Александр – в девятом. Мы все вместе гурьбой подошли к папе и попросили разрешения играть в американский футбол. Встречного восторга, если честно, не обнаружили.
Дело в том, что отцу всегда был ближе европейский футбол, и мы сами играли в него с молодости. Папа преподавал французский язык, который освоил в Марокко, и подрабатывал в качестве тренера по волейболу и соккеру, не в нашей школе, а в соседнем городе. Когда мы были пацанами, играли на его тренировках вместе со старшими и выросли неплохими футболистами. До сих пор иногда пинаем мяч.
Да, а мать никак не давала согласие по поводу американского футбола. Переживала, что покалечимся. Все-таки игра довольно жесткая.
Тем не менее, нам удалось убедить отца, что если не сейчас, то никогда уже у нас не будет шанса играть в американский футбол. Давили на жалость, особенно я, со своим последним школьным годом. В конце концов, он согласился, только сказал: «Маме ничего не говорите. Хотя вам в любом случае попадет».
— Попало?
— Была забавная история. У меня получилась довольно успешная первая игра. Я в то время играл принимающим и поймал несколько тачдаунов, как бывший футболист реализовал все филд-голы и экстра-пойнты. Мы победили команду, которую никогда прежде не обыгрывали. В новостях это подавалось, как «Русский экс-футболист в своей первой игре помог сотворить историю». И мама моя, совершенно ничего не подозревая, приходит на работу, ее подруги показывают статью в газете, поздравляют. Она ничего не понимает. Ей объясняют, мол, так-то и так-то, сын герой. Бедная мама не знала, как ей быть – радоваться за нас или обижаться, что устроили все за ее спиной.
Приехала в тот вечер домой, сказала отцу: «Если с ними что-то случится, я здесь ни при чем, это на твоей совести». Мама отказывалась приходить на игры, но была вынуждена посетить последнюю игру сезона, потому что есть такая традиция у игроков – на заключительный матч выводить на поле родителей. Один наш знакомый друг, поляк угостил ее, чтобы немного успокоить нервы. Мама посидела, увидела, что не все так страшно на самом деле. А потом, постепенно привыкла.
Когда мы уже поступили в университет, она стала регулярно посещать наши игры. И сейчас, бывает, смотрит футбол по телевизору.
— Получается, увлечение футболом, — это чистой воды детское любопытство?
— Пожалуй. Желание испытать на себе. Футбол считался очень популярной игрой, хотелось попробовать. Второстепенный фактор – возможность бесплатно учиться в университете. В то время такую возможность получали игроки в американский футбол, а не европейский. Это сейчас стипендии дают уже и в соккере. Я подумал, может, они оплатят образование. Так в итоге и получилось – четыре с половиной года я отучился бесплатно.
«НАШ ХОР ВЫСТУПАЛ В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ, СУЗДАЛЕ И НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ»
— Откуда у вашей троицы появилось прозвище «Русский фронт»?
— Это уже университет Нью-Гэмпшира. В школе мы играли на трех разных уровнях. Поступив в колледж, привлекли к себе внимание. В то время мы играли по схеме 5-2 – пять линейных и два лайнбекера. В современном футболе это схема 3-4. Я был на одной стороне ди-эндом или, можно сказать, внешним лайнбекером, Вася – на противоположной, мы образовывали как бы два крыла, а посредине одним из ди-тэклов был Саша. Наш тренер в шутку сказал, мол, у вас тут образовался настоящий русский фронт.
— Общались на поле, как и дома, – на русском?
— Когда хотели, чтобы соперник не догадался о наших намерениях, именно так и делали. Получались в своем роде «секретные» комбинации.
— Сейчас братья чем занимаются?
— Мы с Василием продаем медицинское оборудование. Я – нейрохирургическое, он – урологическое. Александр – инженер в компании, которая производит медикаменты для Pfizer.
Также мы все вместе участвуем в богослужениях русской православной церкви. Василий и я – чтецы, мы поем в хоре и читаем на церковнославянском языке, а Александр – протодиакон. Пошел по линии папы, который тоже протодиакон, отец Иосиф Ярощук.
Папа получил высшее образование в Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле. Свято-Троицкий монастырь – одна из самых известных точек православия за рубежом. Там хранились основы православной веры, когда она была под запретом в СССР. В Свято-Троицком монастыре, кстати, отец встретил мою мать. Мы, дети, по сути, выросли при этом монастыре. Жили в получасе езды от него.
Мой отец всегда любил петь. Постепенно в нашей жизни появился хор. Василий – тенор, мы с Александром поем басом. Не так давно приезжали в Россию, давали концерты. Василий был членом хора, который в мае 2007-го пел в храме Христа Спасителя во время объединения Русской Зарубежной Церкви с Московским Патриархатом. В октябре 2011 года мы с Василием приехали в Россию как участники зарубежного хора, который был задействован в праздновании 450-летия Храма Василия Блаженного. Мы выступали в Нижнем Новгороде, Суздале и на Красной площади в Историческом музее.
— Знаю, что вы буквально недавно были на Святой земле.
— Паломничество организовал епископ Николай (манхэттенский), который предложил съездить отцу. Тот спросил у меня, как я отношусь к этой идее. Папа уже человек немолодой, ему 73 года, нужна помощь, поддержка. Я не мог отказать. Мне и самому было интересно посетить святые места, но еще появлялась возможность побыть с отцом. Кто знает, сколько таких совместных поездок у нас с ним еще осталось…
«КАЖДЫЙ НОВИЧОК БОРОЛСЯ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ»
— Братья, в отличие от вас, в НФЛ не пробились. Что помешало?
— Василий хорошо играл в колледже, становился лучшим игроком конференции, но не обладал достаточно большими габаритами и высокой скоростью, чтобы играть в НФЛ.
Александр, наверное, имел самый высокий потенциал среди нас. Когда он выбирал, куда пойти за образованием, его приглашали из знаменитого Сиракузского университета. Но Саша хотел играть с нами и учиться на инженера. В Сиракузах ему сказали, что если приедешь, то сначала футбол, а образование – потом. Его такой вариант не устраивал. Потом уже у Саши была тяжелая травма – он порвал связки колена и повредил спину. Поиграл два года, но большинство времени провел в компании докторов и, к сожалению, даже не закончил карьеру в команде. У него было все – стать, талант, но, видимо, не судьба.
— 1987 год. Вас выбирает на драфте в пятом раунде «Сент-Луис Кардиналз»…
— Никогда не забуду мой первый год в НФЛ. Я в жизни не испытывал такой сильный ежедневный стресс, как во время первых семи недель тренировочного лагеря. Каждый новичок боролся за свою жизнь. Мы тренировались больше пяти часов в день при 37 градусах тепла и 98 процентах влажности.
Кроме того, в 1987-м шла забастовка, и молодому игроку было сложно решить – поддерживать товарищей по команде или же выступать с временными футболистами.
— Чью сторону приняли?
— Мы успели сыграть два матча, после чего Профсоюз объявил о забастовке. Одну неделю игр не было. На вторую лига решила продолжить сезон с помощью временщиков.
Поймите мое состояние, молодого новичка. Я только что пробился в состав, и тот игрок, которого я, вероятно, только что обошел как конкурента, возвращается в состав. Берет мой номер, играет, и ты думаешь, а вдруг он покажет себя так, что с окончанием забастовки руководство изменит мнение?! Моим конкурентом был Питер Нога – младший брат игрока основы Нико Ноги, центральный лайнбекер. Было трудно решиться держаться вместе с бастующими и не переходить линию. Все могло закончиться тем, что я оказался бы просто забытым. Многие не выдерживали такого давления. Но для меня все кончилось хорошо. Через четыре недели забастовка подошла к концу и временщиков убрали.
— Что дальше?
— Непростой был год. В 1988-м я чувствовал себя лягушкой, которая перепрыгивает с места на место. Сначала переезд «Кардиналз» из Сент-Луиса в Аризону. Клуб хотел на новом месте найти своих звезд, чтобы добавить, так сказать, локального интереса. Дабы не выглядело это все, словно приехали какие-то непонятные ребята из другого города и будут тут играть. В итоге был подписан лайнбекер Рики Ханли из «Денвера», выпускник Университета Аризоны. «Кардиналы» его подписали с прицелом на то, что основной лайнбекер станет ноуз-гардом, а я, в свою очередь, стану бэкапом Ханли. Однако основной желанием играть на новой позиции не горел, и они с Ханли бились за то, чтобы быть стартовым лайнбекером. Рики был в возрасте, но на него было потрачено много денег и просто так с ним расставаться было нельзя. Я оказался третьим лишним.
Поехал в «Сан-Франциско», подписал с ними контракт. Как сейчас помню, был понедельник. А уже в среду вызывает меня к себе Билл Уолш, главный тренер, и говорит, что один из лучших игроков команды, стронг-сэйфити Ронни Лотт повредил ногу и не может играть примерно три недели. В те годы в резерве для травмированных надо было обязательно провести минимум шесть недель. «Фотинайнерз» не хотели на такой срок терять Лотта, оставили его в составе 47-ми и были вынуждены приобрести еще одного ди-бэка, чтобы играть никель и дайм (одновременно пять или шесть ди-бэков на поле – Прим.ред.). «Оставайся здесь, как только Ронни выздоровеет, мы тебя подпишем», — пообещал Уолш.
В тот же день агент мне говорит: «Кто знает, сколько ты здесь будешь сидеть. Надо показывать себя». Организовал мне просмотр в «Долфинс». Я взял с собой небольшую сумку, буквально со сменой белья, ничего лишнего и рванул в Майами. Прошел там тесты и внезапно они подписывают со мной контракт! Я без квартиры на новом месте, живу в отеле, ежедневно ношу одежду, которую выдает команда, зато играю. Со временем у «Дельфинов» вернулся в строй их травмированный ветеран и меня отчислили. Вернулся туда, откуда начал – в Аризону.
За один год, в общем, я успел побывать в Аризоне, Сан-Франциско, Майами и вновь в Аризоне. После такого реально голова закружится! Такова жизнь игрока на замену. 1988-й – мой второй сезон. Футболиста из среднего раунда все рассматривают как человека, который учится, только готовится освоить свою роль, меняет команды в надежде где-то пустить корни. Думал, таковой станет «Нью-Ингленд». Но травма в 1991 году перекрыла и энергию, и опыт…
ЗВОНОК ОТ ДУАЙТА КЛАРКА
— Что за игра у вас была в «Сан-Франциско» – действительная, единственная за них?
— Это последний матч моей карьеры. В «Нью-Ингленд» перед этим я порвал бицепс и просидел год в резерве для травмированных. Вернувшись в строй, обнаружил, что в команде появилось много молодежи на перспективу. В тренировочном лагере я уже не так много времени проводил на поле. Подошел к главному тренеру Дику Макферсону: «Вижу у вас тут планы на будущее. Можете отпустить, чтобы я мог играть?».
Макферсон поступил по-честному. Я подписал контракт с «Сан-Франциско» и сыграл с ними последний матч предсезонки против «Сиэттла», тогда еще на «Кэндлстик Парк» — старом стадионе «49-х». У меня выдалась довольно успешная игра.
В Сан-Франциско уже тогда была большая русская диаспора. Меня пригласили в один дом, где мы ждали ответа от руководства, попаду я в окончательный состав или нет. Тогда еще позволялось иметь максимум 47 игроков в ростере. В клубе сказали, что могут позвонить до 12.00 прояснить ситуацию и, мол, если новостей никаких не будет, то ты в команде.
Помню, человека, у которого я гостил, звали Петя Лукьянов. И вот он пригласил к себе всех местных русских, сидим в напряжении, ждем. Время ползет. На часах уже без четверти двенадцать. Петя идет доставать самую большую бутылку шампанского, расставляет бокалы и… в 11.48 звонок. Сотовых тогда не было, надо было оставлять номер телефона, по которому тебя искать. На другом конце провода – Дуайт Кларк, легендарный принимающий «Фотинайнерз», игравший вместе с Джо Монтаной, а потом работавший их директором по персоналу.
«Илья, к сожалению, ты был последним, с кем мы никак не могли определиться. Выбирали между лишним ди-бэком и лайнбекером. Но все-таки надо тебя уволить. Если что-то вдруг случится, кто-то получит травму, ты вернешься к нам. Продолжай заниматься, но сейчас мы ждем тебя, чтобы оформить расставание».
Пожалуй, это был самый грустный момент. Все уже были готовы закатить пир горой, а тут… В «Сан-Франциско» никто по ходу сезона не вылетел, и мне никто не позвонил. Я уже и сам понимал, что идет шестой год карьеры, мое время уходит. «49-е» через год предложили мне все-таки контракт, но без подписного бонуса. В такой ситуации должно случиться что-то особенное, чтобы ты сохранил свое место в команде. Тогда я решил, что пора. Тело начало сдавать. Я был довольно худощавым всегда, мне надо было много заниматься, чтобы держать определенный вес. Сами мышцы уже не выдерживали стрессовых нагрузок.
Так как я фактически закончил карьеру все же в «Пэтриотс», живу в Бостоне и продолжаю участвовать в благотворительных делах клуба ветеранов (New England Patriots Alumni Club) , то продолжаю считать себя «Патриотом».
— «Нью-Ингленд» нынешнего образца и начала 1990-х – как говорится, две большие разницы. С чем были связаны тогдашние проблемы «Пэтс» — одной из слабейших команд лиги?
— Считаю, трудности «Патриотов» берут начало от Супербоула 1986 года. Команда уступила «Беарз», но, имея солидный состав, решила его в большинстве своем оставить.
Пришедший на должность главного тренера Род Раст хорошо относился к ветеранам и не был готов их заменить. У молодых, в том числе, и у меня, потенциал был уже выше. Мы были сильнее, быстрее, но Раст хотел продолжать работать с опытными футболистами. А те не могли играть на таком же уровне, что раньше.
Честно говоря, наша защита еще была ничего. Но не было квотербека. Ветеран Стив Гроган уже не считался стартером, клуб подписал Марка Уилсона из «Окленда», но тот не играл на соответствующем уровне, как и все наше нападение. Мы часто уступали с разницей в одно владение, никто над нами особо не издевался. Но серия поражений привела к унынию, спорам, все это обернулось разрухой к концу сезона. Дальше началась перестройка, Билл Парселлс начал чистку. Многое изменили, включая даже форму – красные джерси – и логотип. Поставили нового тренера, уволили старых игроков. Я на тот момент уже был в «Сан-Франциско».
— Вы нередко выходили в спецкомандах. Какая именно роль вам там отводилась?
— На кик-офф я играл L5 или R5 (пятый слева или справа игрок, который становится рядом с кикером – Прим.ред.). Я бежал по так называемым «железнодорожным рельсам» с целью разбить «клин». Это почти гарантировало тебе сотрясение мозга. Современными правилами этот «клин», кстати, уже запрещен.
На возврате кик-офф я играл на передней линии. При пробитии панта – первым от лонг-снэппера. А на возврате панта – на всех позициях внутренней линии.
— Кто был сильнейшим лайнбекером из тех, кого вам довелось видеть вживую?
Без сомнения, Лоуренс Тэйлор. Он был неудержим! На втором месте – Андре Типпетт, с которым я имел честь играть в «Нью-Ингленд». По иронии судьбы, они оба носили 56-й номер на джерси.
«НАДЕЮСЬ, КРАФТ БУДЕТ ВНИМАТЕЛЬНО СЛЕДИТЬ ЗА РОССИЕЙ»
— К «Пэтриотс» вы, сказали, до сих пор имеете самое непосредственное отношение.
— Я вступил в клуб ветеранов, где собрались бывшие игроки команды. Владелец клуба Роберт Крафт выделяет нам места на стадионе. Периодически объединяемся ради благотворительных целей с действующими игроками «Пэтс».
Например, Роберт Крафт любит на Рождество собрать детей из не самых благополучных районов Бостона, пригласить их в магазин («Bass Pro Shop» в Patriot Place около Gillette Stadium) и определить каждому игрока, который вручил бы ребенку теплую куртку или пальто, шапку, перчатки, какой-то особенный подарок. На День благодарения Крафт раздает малоимущим индейку в корзинках, которые игроки и ветераны вместе помогают донести до парковки.
Мы также периодически организуем детские футбольные лагеря в шести штатах Новой Англии. В этом году таковой стартовал в апреле, закончим в начале августа. Надеемся, что когда-нибудь сможем организовать такой лагерь и в России. Если найдется спонсор, которому это интересно, пусть свяжется со мной.
— А еще благодаря вам между собой познакомились бостонские и московские «Патриоты». Как это получилось?
— Собираясь однажды в Россию, я рассказал Роберту о том, что в Москве есть одноименная команда, тоже одна из сильнейших в стране. Он решил сделать ей небольшой подарок – передал для всех игроков кепки с логотипом «Пэтриотс». Я прилетел, раздал их ребятам, мы сфотографировались все вместе, и в ответ передали шлем московских «Патриотов». Я вручил его владельцу клуба в перерыве одной из игр.
Также в Бостон приезжал Дмитрий Соловьев, главный менеджер «Патриотов». Я их познакомил с Крафтом, так и началось общение между командами. Надеюсь, это заинтересовало Роберта, и в будущем он будет активно и внимательно следить за футболом в России.
— Видел, как вы принимали участие в открытии матча между «Патриотами» и «Черным штормом» в 2013 году. Бывший владелец «Шторма» Михаил Зальцман говорил, что вы помогали ему вести переговоры с Тимом Тибо, это правда?
— Не совсем. Прямого отношения к этому я не имел. Советовал, как можно до Тибо добраться. Дмитрий Хайтовский сообщил мне, что есть идея пригласить Тима. А тот как раз тогда закончил играть за «Нью-Ингленд» и был свободным агентом. Я попросил его агента дать мне некоторую информацию, а затем передал ее уже сторонам, и те вели переговоры.
— Сама игра какие впечатления оставила? Тяжело было смотреть или наоборот, понравилось?
— Матч был замечательный. Зрители были как на иголках до последнего розыгрыша. В том матче принимали участие русские ребята, которые могли бы выступать на уровне НСАА. В составах команд было человек пять, которые играли в свое время в Америке, в том числе Бобби Ром из университета Северной Каролины. Вы сами видели этих ребят. Это уровень колледжа, но не НФЛ.
В России есть такие игроки, которые могли бы выступать в американском университете. А есть такие, которым непросто пришлось бы даже в школе. Есть и звезды, и те, которые просто счастливы от того, что могут выйти на поле. Слишком большой дисбаланс. В США выше собственно средний уровень.
Даже лучшей команде России – «Патриотам» – было бы все-таки трудно состязаться с командой колледжа. Есть примерно пять игроков из одиннадцати, которые могли бы это попробовать. В целом, «Патриотам» скорее подошел бы уровень школы, и тогда я бы задумался, на кого именно в противостоянии мне поставить.
«В СОВРЕМЕННОМ ФУТБОЛЕ, ГДЕ МНОГО БРОСАЮТ, «НЬЮ-ИНГЛЕНД», ПРИОТКРЫЛ ДЫРУ»
— Как относитесь к дисквалификации Тома Брэди и Дефлетгейту?
— Все игроки всегда стараются найти возможность победить. Если есть правило об определенном давлении в мячах, и кто-то его нарушает, он должен принять наказание. Брэди сам по себе очень competitive, как это по-русски… Любит конкурировать, соревноваться, бросать вызов. Каждой детали он уделяет огромное внимание.
Меняет ли результат игры тот факт, что из мяча, быть может, выпустили немного воздуха? Является ли это причиной побед «Пэтриотс»? Удивляет, что сами люди, которые ставят мяч на газон, они что, не чувствуют, что не все с ним в порядке? Я на это смотрю так. Вся пресса сосредоточила внимание, потому что слишком много тех, кому надоел «Нью-Ингленд». Все хотят столкнуть царя с горы. Это бизнес-развлечение. Сезон подходит к концу, все тихо, надо подогревать интерес. Берешь звезду лучшей команды, и в итоге лучше продаются газеты, лучше смотрят официальный канал лиги и так далее.
Напомню еще, что во второй половине матча с «Индианаполисом», когда играли уже «нормальными» мячами, хозяева набрали еще больше очков. Да и в Супербоуле ничто постороннее не помогало Брэди бросать передачи в тачдаун.
Сейчас будет апелляция. Рассмотрят все данные, получат новую информацию, хотя Крафт сказал, что организация больше вмешиваться не будет. Наверное, он понимает, что если и было нарушение, пусть даже небольшое, надо нести наказание и двигаться дальше.
— «Нью-Ингленд» остается одним из главных фаворитов на победу в следующем году?
— Меня больше беспокоит не отсутствие Брэди в первых четырех играх, а потеря корнербеков – Ривиса и Браунера. Не знаю, как им будут искать замену. Команда укрепила фронт, но в современном футболе, где очень много бросают, «Пэтриотс», что называется, приоткрыли дыру.
Сейчас поговаривают, что в результате апелляции дисквалификацию могут сократить с четырех до двух игр. И даже если этого не будет, и команда выиграет лишь половину матчей на старте… Понимаете, главное – доехать до плей-офф. Без разницы, каким образом. Первыми или же как «Джайентс», которые еле-еле туда попадали и побеждали в Супербоул. Кто лучше играет в декабре, тот и чемпион. А если команда одержит пять побед на старте, а потом раскиснет, ее выбьют в первой же игре постсизона.
Пока у «Пэтс» есть Брэди и Беличик и хорошая игра в декабре, все у них должно быть хорошо. Беспокоюсь только, по силам ли защите будет останавливать соперника, даже если Брэди будет набирать по 40-45 очков…
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.